Игра без правил

— Вона, — осторожно трогая пальцами глубокий шрам на лбу, говорил ему сторож, угощая рыбой, самолично выловленной им в море, — это меня в сорок пятом, под городом Берлином стукнуло. Помню, написал я нашему дорогому и любимому маршалу и орденоносцу: ты, мол, наш дорогой, защищал на войне Малую Землю, а я большую. В сорок первом под Тулой, в сорок втором под Сталинградом, в сорок третьем на Курской дуге, в сорок четвертом при прорыве блокады Ленинграда, в сорок пятом под Берлином. С семнадцати лет пошел на войну добровольцем, четыре раза ранен, в двадцать один год от роду вышел из госпиталя номер 5061 инвалидом и получаю пенсию двенадцать рублей. Но он мне не ответил, зато местные власти по психушкам начали таскать, — мол, старые раны в голове не беспокоят ли?

Выслушав жалобы майора, старик крякнул и хрипло рассмеялся:

— Допекли, значит, его вороны, а власти над ними нету? То-то, сами город загадили помойками… Но ты об это руки не марай, да и не справиться тебе с птичками. Мелкашку мне дашь? Тогда я помозгую…

Получив под расписку мелкокалиберную винтовку и десяток патронов к ней, сторож отправился на самую крупную помойку городка и настрелял там штук восемь ворон. Потом, взяв лестницу, развесил их вниз головой на деревьях, стоявших вокруг дачи высокопоставленного лица, охотно объясняя всем прохожим, что и почему он делает. На следующий день уже весь город знал об истории с воронами, а вскоре она докатилась до области и пошла гулять дальше, обрастая новыми подробностями. Высокопоставленное лицо вынуждено было прервать отпуск и немедленно уехать, а вороны, как ни странно, действительно исчезли.

Через некоторое время отдыхавший в городе чин был снят со всех постов и отправлен на пенсию, произошла долгожданная смена руководства в министерстве, а Иван все ждал и ждал. Только весной, когда уже стало совсем тепло и давно справили майские праздники, его вызвали в управление области.

— Я думаю, нам пора расстаться, — откинувшись на спинку кресла, сообщил генерал. — Много же ты мне крови попортил, Купцов, ой много. Знал бы, ни в жизнь тебя не взял. Одни вороны чего стоили, хорошо еще, понимающие люди вступились, в газетке статью не позволили опубликовать.

— Не я был инициатором этой истории, — ответил Иван.

— Ладно, — отмахнулся начальник управления. — Министерство тебя пока не может к себе взять, хотя я сам просил, а вот в столичное управление предлагают. Есть там такой Рогачев Алексей Семенович. Пойдешь?

— Я у него начинал, пойду. Здесь кого на мое место поставите?

— Найдем, — насупился генерал.

А ведь и правда Купцов чем-то на волка смахивает: лобастый, любит глядеть исподлобья, голова как-то крепко посажена, глаза вспыхивают зеленым огнем, если в ярость приходит.

— Найдем, — повторил генерал, — свято место пусто не бывает. А ты готовься дела сдавать. Рад?

— Очень, — не стал скрывать Иван.

В начале лета он сдал дела, получил очередной отпуск и вернулся в родной город. Хотелось верить, что теперь навсегда.

— Тебя там держать все одно что компьютером гвозди заколачивать, — встретил его Рогачев на службе. — Попотей теперь здесь, только, боюсь, недолго ты у меня задержишься, заберут в министерство.

— А я не тороплюсь, — улыбнулся Иван, отмечая, как сдал за последние годы Алексей Семенович.

— Ты всегда не торопишься, — проворчал Рогачев, — за тебя могут поторопиться. В общем, раскачиваться нечего, давай включайся, работать надо, обстановка в городе сложная, небось газеты там, на курорте, читал, знаешь?

— Знаю…

Разбойное нападение на квартиру Лушина было первым делом, по которому начал работать Иван Купцов, вернувшись служить в Москву…

Когда Купцов и оперуполномоченный из его группы — огромный, немногословный Саша Бондарев — приехали на место происшествия, следственно-оперативная группа районного управления была уже там.

У подъезда толпились вездесущие старухи, судачившие о случившемся, и всезнающие пенсионеры. Под ногами сновали мальчишки, заглядывали в окна милицейских машин и с почтительным любопытством поглядывали на розыскную собаку, устало сидевшую в тени, вывалив из пасти длинный розовый язык.

Взбежав по ступенькам подъезда, Иван посторонился, пропуская санитаров, выносивших Машу. Женщина лежала на носилках бледная, с закрытыми глазами, ко лбу прилипла прядь пропитанных потом слабости волос, губа закушена до крови.

«Простыней не закрыли, — отметил Купцов, — и выносят вперед головой. Это хорошо: есть надежда. Обычно бригада скорой не ошибается в прогнозах — поднаторели на раненых».

Следом за носилками, просительно заглядывая в лицо озабоченного врача, семенил Лушин — жировые складки его огромного живота обвисли, щеки вздрагивали, как при нервном тике.

— Жить будет? — как заклинание повторял он. — Двое ведь у нас…

Шлепанцы соскакивали с его босых ног, наскоро натянутые задом наперед зеленоватые пижамные брюки съезжали, но он не обращал на это внимания, с тревогой ожидая ответа.

— Пропустите, — раздвинул кучку зевак молодой доктор и прикрикнул на санитаров с носилками: — Живей! Да осторожнее там!