Три круга костров окружали черную скалу и перед огнем, кривляясь и завывая, извивалась в уродливом танце толпа существ настолько уродливых, что их лишь с трудом можно было причислить к людскому роду: с выпученными глазами, толстыми отвислыми губами и странными глубокими складками вдоль шеи. На узких головах почти не было волос, а кожа выглядела шершавой и шелушащейся, со странным зеленоватым оттенком. Крупные руки покрывали толстые вены, а меж неестественно длинных пальцев виднелись перепонки, также как и на пальцах босых ног, с огромными ступнями.
Лишенное одежды, все это отродье топталось, выло и корчилось, возле костров и расставленных между ними высоких крестов, на которых повисли тела распятых пленников. Их кожу покрывали страшные раны и кровь стекавшая на землю, по выдолбленным в камне желобкам устремлялась к подножию черного утеса, наполняя окаймлявший его небольшой канал. Еще несколько пленников, ожидая своего часа, лежали связанными на черных камнях, окруживших утес. Над ними, держа в перепончатых лапах ножи из черного камня, стояло еще несколько жабоподобных недочеловеков, в любой момент готовых нанести удар.
А на вершине скалы возвышался исполинский идол, давший название острову: маслянистый черный камень, грубо обтесанный в некое подобие гигантской жабы, почти сорока футов высотой. У подножья перепончатых лап в свете Луны переливались множеством отблесков драгоценные камни и металлы, сваленные в беспорядочной куче. Роскошная золотая диадема украшенная драгоценными камнями, венчала и макушку лежащей среди несметных богатств отрубленной головы с черной бородой. На широком лице с массивными надбровными дугами и глубоко посаженными маленькими глазками, застыло выражение безмерного удивления: иббениец Горт, потребовавший от служителей Жабы столько сокровищ, чтобы ему хватило до конца жизни, не мог и предположить насколько дословно исполнят его просьбу.
Рядом с грудой сокровищ стоял еще один островитянин с выпученными рыбьими глазами и оскаленным ртом с острыми зубами. На его голове также виднелась тиара – золотая, но с примесью какого-то загадочного и более светлого вещества, намекавшая, что это на самом деле сплав золота со столь же прекрасным, но совершенно неведомым людям металлом. Высокая спереди, она имела широкое и причудливо изогнутое по бокам обрамление, ее поверхность покрывали причудливые узоры наводившие на мысль о невообразимых безднах морской пучины. Вихляясь и кланяясь, жрец темного культа, двигался вокруг безобразного идола, простирая руки то к морю, то к полыхавшему меж глаз Жабы багряно-красному камню. Из уродливого рта вырывались слова квакающего наречия и в такт им, огонь, бьющийся в сердце Аримана, разгорался тем сильнее, чем больше крови скапливалось у подножия монолита. Все громче слышались завывания пляшущих отродий и все яростнее бились о берег морские волны.
Вот жрец запрокинул голову издав звук, напоминающий одновременно громкое кваканье и человеческий вопль, и тут же все сборище ответило ему дружным ревом. Разом опустились черные ножи, перерезая горла пленников и алая кровь потоком хлынула в канал. Сердце Аримана вспыхнуло ярким светом, на мгновение озарив весь остров и в этом свете можно было увидеть, как полоса приливной волны в одном месте внезапно подернулась мелкой рябью, тогда как окружавшие ее волны оставались одинаково ровными и гладкими. Вновь раздался вопль жреца и в ответ со стороны моря послышался похожий вопль, почти перекрыв шум волн.
Жрец вскинул руки в священном экстазе, но тут же закачался, словно пьяный, неверящим взором уставившись на торчащую из груди стрелу. Отвисшие губы шевельнулись, будто силясь что-то сказать, но из распахнутого рта хлынул только поток крови. Жрец покачнулся и рухнул перед черным идолом, орошая его собственной кровью.
Ошеломленные культисты недоуменно переглядывались, когда со всех сторон послышались воинственные крики и, из-за окруживших капище скал, на головы поклонников Бога-Жабы обрушился ливень стрел. Вокруг идола началось настоящее столпотворение: одни островитяне пытались укрыться за кострами и крестами, другие, подхватив жертвенные ножи и прочее оружие, кинулись к появившимся на скалах врагам: свирепым черным воинам, ведомых свирепым белым гигантом.
Конан не сразу нашел дорогу к идолу: укрыв галеру и каноэ в небольшой бухте, черные корсары заплутали в хитросплетении скал. Доносящиеся до них вопли поклонников Жабы, эхом отражались от каменных стен и доносясь, казалось, со всех сторон одновременно. И лишь яркая алая вспышка и последовавший за ним ликующий рев, подсказал Конану, где находятся его враги. С окруживших идола скал, киммериец оценил противника и решил нанести удар, прежде чем его обнаружат.