– Джина Пебблз? – Лицо преподобного приняло удивленное выражение, и затем он продолжил: – Я сейчас занят, мистер Миллер. У меня нет времени. Попросите о встрече с миссис Малькольм. Я прослежу, чтобы вам выделили окошко. Сейчас у нас много работы: экзамены, аттестация местного совета по образованию.
– Я знаю, что у вас сейчас месса, но это важно. Всего десять минут.
Преподобный заколебался и обернулся. За ним Миллер смог разглядеть часть кабинета: напротив директорского стола сидела девочка-подросток с прямыми каштановыми волосами, в плиссированной юбке в клетку.
– Ты не против, если мы продолжим позже? – спросил преподобный у девочки.
Она молча качнула головой, встала и вышла из кабинета, пройдя мимо Миллера, который проводил ее удивленным взглядом.
– Пожалуйста, проходите. И покончим с этим, – сказал преподобный Грэхем.
Глава 20
– Что это было, Мирен? – набросился на нее профессор, как только они вышли из дома Пебблзов. Его разозлило ее поведение. – Что тебе вообще в голову взбрело? Все шло хорошо. Нам удалось кое-что узнать. Они начали открываться. Где та журналистка, которую я знаю? Когда ты разговариваешь с кем-то и задаешь вопросы, ты должна забыть всю ту мерзость, что тебе пришлось вынести. Тебе, как никому, это известно.
– Не читай мне нотаций, Джим.
– Всем нам приходилось несладко, Мирен. Всем. Но это не значит, что надо выносить свои проблемы на всеобщее обозрение. Нужно держать себя в руках.
– Они моральные уроды, и кто-то должен был им это сказать. Они избили Джину за это? Бога ради… Мы все в молодости совершали безумные поступки. И это никому не дает права… Рушить наши жизни и делать из нас жертв только потому, что мы женщины.
– Твоя работа заключается не в том, чтобы воспитывать людей, Мирен. Ты должна открыть миру правду о Джине и Эллисон. Выяснить, что они скрывают, и пролить на это свет. Мир сам будет говорить за тебя. Он изменится, если увидит, какая грязь скрывается за правдой. Тебе нужно только найти ее и рассказать о ней так хорошо, как только сможешь.
– Это чушь собачья, Джим. Не стоило мне звать тебя с собой. У меня такое ощущение, что ты… Обращаешься со мной как с ребенком. А теперь ты вздумал читать мне лекции. Чтоб ты знал, единственный журналист среди нас – это я.
– Вот как? Если б не я, они бы тебя даже на порог не пустили. Ты не внушаешь доверия, Мирен. Я спас твою задницу. Ты ведешь себя слишком…
Профессор уже собирался произнести то, что вертелось у него на языке, но слова повисли в воздухе. Он понял, что Мирен этого не заслуживала.
– Говори, – в ярости накинулась на него Мирен. – Договаривай немедленно.
– Нет, Мирен… Давай успокоимся, ладно?
– Ты чертов трус, – в озлоблении бросила она.
– Оставим это, Мирен. Это ни к чему не приведет.
Она фыркнула. Ее гнев было не остановить.
– Вот почему твоя жена тебя бросила, Джим. Ты слабак, который никому не может дать отпор, – произнесла она, не думая о том, как больно ранят его эти слова.
Такие дротики обычно слишком острые, и их бросают с закрытыми глазами.
– Что ты можешь понимать о моих отношениях с женой? Ты ничего не знаешь о причинах нашего расставания. Ничего. И то, что ты рассержена, не дает тебе права говорить с другими так, будто они сделаны из камня. Не все люди похожи на тебя. Не все могут на все наплевать. Твоя травма для тебя центр вселенной. Я всегда был на твоей стороне. Всегда. Ты попала в «Манхэттен пресс» благодаря мне.
– Проваливай, – обиженно приказала она.
Профессор понял, что, обороняясь, он использовал то же оружие, что и она, и попытался отступить, но напрасно. Когда ссора доходит до такой степени, каждое слово превращается в нож, режущий в обе стороны.
– Мирен, я…
– Оставь меня в покое! – заорала она, оборвав Джима на полуслове, и зашагала по дороге между домами прочь из Роксбери.
Она вдруг заметила, что уже стемнело. Мирен направилась в сторону заката по бульвару Рокавей к Бризи Пойнт. Джим смотрел на ее одинокую удаляющуюся фигуру. Хотя его первой мыслью было догнать ее и извиниться, он знал, что это только все осложнит.
Как только Мирен поняла, что ушла достаточно далеко и Джим ее не видит, она позволила скатиться первой слезе. Потом появилась вторая, третья… Она не выносила, чтобы кто-то видел, как она плачет. Ей требовалось одиночество, как человеку, который обнимает подушку посреди ночи. Захлебываясь от никому не видимых слез, Мирен поняла, что ненамеренно дошла до другого края полуострова Рокавей. Солнце вот-вот должно было скрыться, и она направилась в сторону пляжа через заросший кустами пустырь между берегом и дорогой.