Слушая рассуждения Норы, Джесси только кивала с серьезным видом. Ей самой эта идея казалась какой-то уж слишком сопливо-розово-сентиментальной. Ей очень нравилась Нора, но ей всегда казалось, что Нора излишне чувствительная особа и что ей пора бы и выйти за рамки ментальных концепций «детей цветов» конца шестидесятых – начала семидесятых. Однако теперь она поняла, что имела в виду Нора, когда говорила про «ребенка внутри нас», и эта идея уже не казалась ей идиотской. Наоборот, очень даже заманчивой. Джесси даже подумала, что в ней заключен некий значимый символ. Тем более что колодки – образ вполне соответствующий обстоятельствам, правильно? Женщина в колодках – это примерная женушка, которая ждет своего часа. Рут, которая ждет своего часа. Джесси, которая ждет своего часа. Это – та самая девочка, которую папа называл малышом.
– Ладно, давай говори, – сказала Джесси, не открывая глаз. Образ девочки в колодках казался почти реальным – наверное, из-за предельного стресса, голода и жажды в ее восприятии что-то сдвинулось. Теперь она различала слова «ЗА ПЛОТСКОЕ ИСКУШЕНИЕ И ОБОЛЬЩЕНИЕ» на дощечке, прибитой гвоздями над головой у девочки. Разумеется, это было написано сахарно-розовой губной помадой оттенка «Мятная-ням-ням».
Но на этом фантазия Джесси не успокоилась. Рядом с девочкой-малышом стояли другие колодки, и в них тоже была закована какая-то девочка. На вид ей было лет семнадцать, и она была толстой. Лицо все в прыщах. За спиной у пленниц появился зеленый луг. Должно быть, общественный выгон. И через пару секунд воображение Джесси нарисовало и двух коров, которые там паслись. Где-то звонил колокол – похоже, на той стороне холма, – глухо и монотонно, как будто звонарь собирался бить в него целый день, дотемна… или хотя бы пока коровы не вернутся домой.
Что ты хотела сказать мне, малыш?
Джесси опять захотелось заплакать, но слез не было.
Не было ничего, кроме сухого и едкого жжения.
Девочка повернула руки в отверстиях деревянной колодки, демонстрируя Джесси чистые розовые ладошки.