Игра Джералда

Джесси нужно было видеть, что она делает, потому что сначала она почти ничего не чувствовала. Сейчас она могла бы раскромсать свое запястье в лохмотья и не почувствовать ничего, кроме слабого, едва ощутимого давления и тепла. Но она с облегчением обнаружила, что ей прекрасно все видно; она разбила стакан в правильном  месте (Ну наконец-то хоть что-то хорошее!  – язвительно прозвучало в голове.), и ей не пришлось выворачивать шею, чтобы наблюдать за своими действиями.

Отогнув кисть чуть назад, она опустила внутреннюю часть запястья – ту самую часть, где проходят линии, которые гадалки называют браслетами Фортуны – на отколотый край стекла. Как завороженная она наблюдала за тем, как острый выступ сначала вдавился в кожу, а потом пропорол ее. Она продолжала давить, и стекло все глубже и глубже вонзалось в запястье. Вдавленная ямка наполнилась кровью и исчезла.

Поначалу Джесси расстроилась. Стекло не разрезало руку так, как было ей нужно (и чего она немного боялась). Но потом острый край вспорол пересечение вен под кожей, и кровь потекла быстрее. Она не била пульсирующими струями, как думала Джесси, а именно текла непрерывным потоком – как вода из крана, открытого почти до конца. Стекло вошло глубже в руку, и крови стало еще больше. Она перелилась через край полки и потекла по предплечью Джесси. Дело сделано. Отступать уже поздно. Теперь все должно решиться.

Давай тяни руку!  – завопил голос матери. – Не дожидайся, пока станет хуже – хуже и так уже некуда! Тяни, пока еще можешь! Быстрее!

Мысль, конечно, заманчивая. Но Джесси считала, что тянуть еще рано. Она не знала слова «дегловация» – специального медицинского термина, который обычно употребляется при описании состояния пациентов с обширным ожогом, – но инстинктивно чувствовала, что нельзя полагаться на одну только кровь, чтобы освободиться. Вполне вероятно, что одной только крови будет недостаточно.

Джесси медленно и осторожно провернула запястье, так чтобы расширить разрез. Теперь она почувствовала странное покалывание в ладони, как будто осколок, режущий руку, задел какой-то крошечный, но жизненно важный нерв. Мизинец и безымянный палец на правой руке непроизвольно дернулись и согнулись. И больше не поднялись. Большой, указательный и средний пальцы тоже задергались взад-вперед. Из-за онемения Джесси не чувствовала боли, но ей было жутко смотреть на эти явные признаки повреждений. Тем более что она уродовала себя добровольно. Эти омертвелые скрюченные пальцы – мизинец и безымянный – были похожи на два бледных трупика, и это было гораздо страшнее, чем кровь, хлещущая из раны.

А потом и страх, и все более интенсивное ощущение давления и жара в раненой руке утонули в обжигающей боли от новой судороги, пронзившей бок. Эта безжалостная боль как будто специально пыталась заставить Джесси дернуться, но та яростно сопротивлялась. Сейчас ей нельзя  было шевелиться. Если она пошевелится, она точно уронит на пол свой импровизированный стеклянный нож.

– Нет, ничего у тебя не выйдет, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Так что давай убирайся.

Она замерла, пытаясь не давить на хрупкое стекло сильнее, чем давила до этого. Ей совсем не хотелось, чтобы осколок свалился на пол. Она еще не закончила, и ей вовсе не улыбалось подбирать другой – менее подходящий – инструмент, чтобы довести дело до конца. Но если судорога переберется с бока на правую руку, что, кажется, и происходит…

– Нет, – простонала она. – Не надо, слышишь?! Отгребись  от меня, я тебе говорю!

Она немного подождала – при этом прекрасно осознавая, что ждать нельзя, – но ей просто не оставалось ничего другого. Она ждала, слушая, как ее кровь капает на пол с полочки над кроватью. Теперь кровь текла просто ручьями, смывая с полки мелкие осколки стекла. Глядя на это, Джесси чувствовала себя героиней кровавого фильма ужасов – жертвой какого-нибудь маньяка.

Нельзя больше ждать, Джесси, – прикрикнула на нее Рут. – Времени нет!

Не времени нет, а везения, – отозвалась Джесси. – Вот чего мне действительно не хватает. Впрочем, мне никогда не везло – по жизни.