Джесси снова услышала звук разрываемого мяса и поняла, что ее сейчас вырвет.
«Нет, Джесси! – это был встревоженный голос Рут. – Нет, этого нельзя допустить! Запах приведет его к тебе.., к тебе!» Ее лицо исказила напряженная гримаса – Джесси пыталась совладать с желудком. Звук раздираемого мяса последовал снова, и она взглянула на пса; тот стоял, уперев напряженные лапы, над темной влажной плотью… Она не выдержала, снова закрыла глаза и попыталась закрыть ладонями лицо, забыв о том, что прикована. Ее руки остановились в полуметре одна от другой, и цепочки звякнули. Джесси застонала. Это был стон отчаяния. Это было признание поражения.
Она снова услышала этот страшный, влажный звук разрываемого мяса. Он перешел в довольное чавканье. Джесси лежала с закрытыми глазами.
Пес начал осторожно отступать к двери в зал, при этом его глаза ни на миг не отрывались от Хозяйки дома. В его пасти был окровавленный кусок Джералда Бюлингейма. Если Хозяйка на кровати захочет отнять кусок, она сделает движение сейчас. Пес не умел размышлять – во всяком случае, так, как это слово понимают человеческие существа. – однако сложная система инстинктов весьма успешно заменяла ему мысль, и она говорила совершенно ясно: то, что он сделал, и то, что еще собирался сделать, собаки и люди не делают. Но он был голоден слишком долго. Его оставил в лесу человек, насвистывая тему из «Рожденных свободными», и теперь пес боролся за свою жизнь. И если она попытается отобрать у него кусок, он будет драться.
Пес бросил на нее последний взгляд, увидел, что она не встает с кровати, и, успокоившись, побежал прочь. Он протащил кусок до входной двери и улегся, положив его между лап. Легкий ветер приоткрыл дверь, потом захлопнул ее снова.
Пес бросил на дверь взгляд, удостоверившись, что он легко сможет одним ударом лапы открыть ее и удрать, если возникнет опасность. Решив эту последнюю задачу, он начал есть.
Глава 9
Тошнота проходила медленно, но все же проходила. Джесси лежала, плотно закрыв глаза, и теперь она начала ощущать новый приступ боли в плечах и запястьях. Боль ходила волнами, и Джесси с тоской поняла, что это только начало.
«Я так хочу спать. – подумала она. Это был голос ребенка, испуганный и дрожащий. В нем не было логики, он не взвешивал все за и против. – Я уже почти заснула, когда явилась эта страшная собака, и теперь я снова хочу спать…» Конечно, хорошо было бы сейчас забыться, но она знала, что не уснет. Джесси только что видела, как собака оторвала кусок тела ее мужа, и ужас прогнал сон.
Но оставалась жажда.
Джесси открыла глаза, и первое, что она увидела, был изуродованный Джералд, который лежал рядом с собственным отражением на хорошо натертом полу спальни. Его глаза были все еще открыты и глядели в потолок, но очки теперь сползли, так что одна дужка попала в ухо, вместо того чтобы покоиться на нем. Его голова была заломлена под неестественным углом, теперь левая щека лежала на плече. Между правым плечом и локтем виднелась красная выемка с белыми краями.
– Господи, – прошептала Джесси. Она взглянула в западное окно. Слепящий луч заходящего солнца упал на ее лицо, и она снова закрыла глаза, видя лишь мельтешение красных и черных точек, в то время как сердце гнало и гнало волны крови, приливавшей к векам. Через несколько секунд она заметила, что узоры повторяются. Это было то же самое, как смотреть в микроскоп на окрашенную красным протоплазму. Она решила, что этот повторяющийся узор успокаивает. Когда привычный образ жизни человека разрушается, да еще так внезапно, он должен уцепиться хоть за что-то понятное и предсказуемое. И если этот случайный орнамент, созданный за веками пульсирующей кровью и заходящим октябрьским солнцем. – единственное, что у тебя осталось, будь благодарен за эту малость. Потому что если совершенно не за что уцепиться, если рядом нет ни одной вещи, в которой была бы хоть капля смысла, этот новый порядок вещей бросает человека в пропасть безумия.
Опять эти отвратительные звуки доносились до нее из коридора. Чавканье грязного, голодного пса, пожирающего человека, с которым связаны твои самые яркие впечатления, с которым ты прожила семнадцать лет.
– Ну и дела, – сказала она. – Кошмарные дела. Ее голос потускнел. Он просил дать ему отдохнуть, однако отдыха не было. Вновь возвращалось, накатывало порывами отчаяние. Джесси нуждалась хоть в каком-то просвете. Парень в лесу, видимо, решил, что на сегодня довольно, и выключил свою пилу, но гагара изредка издавала одинокий крик, а ветер становился резче по мере наступления сумерек, хлопая дверью чаще и сильнее.