Игра Джеральда

— Неправда, ты выглядишь ужасно. Снова судорога?

Наконец-то мне удалось убедить его, что со мной все в порядке, да так оно почти и было к тому моменту. Я представила себе то, Руфь, о чем уже раньше писала тебе в этом письме: двойной удар, нанесенный мною Джеральду, когда он не захотел освободить меня. Один — в живот, а второй — посемейному достоянию. Как удачно, что я сказала, что секс был очень бурным, — это объясняло кровоподтеки. К тому же, мне казалось, что синяки были слабые, так как сразу же за ударом последовал инфаркт, который и остановил образование синяков.

Из всего этого следует еще один вопрос: именно ли мой удар вызвал сердечный приступ? Ни в одной из книжек, прочитанных мною в поисках ответа на этот вопрос, не говорится об этом конкретно, но вещи нужно называть своими именами: возможно, я спровоцировала его. Но не все же только на свой счет — Джеральд страдал от избыточного веса, много пил и курил, как паровоз.

У него и так было предынфарктное состояние, если бы ничего не случилось в тот день, то это произошло бы на следующей неделе или через месяц. Просто дьявол играет на своей скрипочке слишком долго, Руфь. Я верю в это, Руфь. Если ты не веришь в это, то я сердечно приглашаю тебя посетить то место, где никогда не светит солнце. Я думаю, что я заработала право верить в то, во что мне хочется верить, по крайней мере в данном случае. Особенно в этом случае.

— Если я выгляжу так, как будто проглотила дверную ручку, — сказала я Брендону, — то это только потому, что пытаюсь свыкнуться с мыслью, что кто-то может подумать, будто я убила Джеральда только потому, что хотела присвоить его страховку.

Он еще раз покачал головой, честно глядя мне в глаза:

— Они вовсе так не думают. Гарельсон сказал, что инфаркт Джеральда мог быть вызван чрезмерным сексуальным возбуждением, и полиция штата приняла эту версию потому, что Джон Гарельсон — лучший специалист в этой области. Самое большее, что может быть, — так это то, что несколько циников подумали, что ты играла роль Саломеи и вконец измотала его.

— А ты? — спросила я.

Я думала, что шокирую его такой прямотой, и мне было интересно увидеть, как выглядит шокированный Бренди Милхерон, но я его плохо знала. Он только улыбнулся:

— Считаю ли я, что у тебя было достаточно воображения, чтобы предвидеть возможность прикончить Джеральда, но не хватило ума предвидеть, что ты сможешь умереть в наручниках? Нет. Я считаю, что все происходило именно так, как ты рассказала мне, Джесси. Могу я быть откровенным?

— Я не хотела бы, чтобы ты был другим, — ответила я.

— Хорошо. Я работал с Джеральдом, и мы с ним вполне ладили, но очень многим сотрудникам фирмы это не удавалось. У него было столько причуд. И меня нисколько не удивляет, что мысль о сексе с женщиной, закованной в наручники, так раскалила его.

Я взглянула на него, когда он произносил эту фразу. Был вечер, но была включена только лампочка в изголовье моей кровати. Он сидел в тени, но я уверена, что Брендон Милхерон покраснел.

— Если я оскорбил тебя, то прошу прощения, — произнес он. В его голосе сквозило смущение и неловкость.

Я чуть не рассмеялась — это было бы жестоко. Но он тогда выглядел, как восемнадцатилетний юнец, только что окончивший школу.

— Ты не обидел меня, Брендон, — ответила я.

— Хорошо. Вот это касается меня. Но все-таки это работа полиции: исследовать малейшую возможность такого поворота событий — рассмотреть версию о том, что ты предприняла несколько более крутых мер, чем просто понадеялась на то, что называется „слабое сердце“.

— Я даже не предполагала, что у него проблемы с сердцем, — ответила я. — Точно так же, как и страховые компании. Если бы они знали, то никогда бы не подписали договора о страховании жизни, разве не так?

— Страховые компании страхуют каждого, кто пожелает заплатить достаточно денег, — ответил он, — а страховые агенты никогда не видели Джеральда, дымящего, как паровоз, или вдрызг пьяного. Но ты знала об этом. Не возраст, но ты могла знать о приближающемся инфаркте. Полиция знает об этом. Итак, они говорили: „Предположим, она пригласила своего дружка в домик у озера и ничего не сказала об этом мужу. И предположим, этот приятель с криком выскакивает из шкафа в самый неподходящий момент для нее и в самый неподходящий момент для старика“. Если бы у полиции было хоть какое-то доказательство того, что такое могло быть, то ты оказалась бы в очень дерьмовом положении, Джесси. Потому, что при некоторых обстоятельствах такой крик вполне может считаться убийством. Тот факт, что ты провела два дня в наручниках и срезала половину кожи, чтобы освободиться от них, свидетельствует против идеи о соучастии, но с другой стороны — наручники не исключают возможность соучастия в преступлении… по крайней мере, для определенного склада ума полицейских.