Игра Джеральда

«Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Как не стыдно! Уходи!»

Дерзкий голос Руфи цинично рассмеялся в ответ на такую вдохновенную тираду, и Джесси подумала о том, как неспокойно — как ужасно неспокойно — слышать, что часть твоего рассудка смеется правдоподобным голосом твоей старой знакомой, находящейся сейчас неизвестно где.

«Уйти? Ты бы хотела этого? Малышок-голышок, сладенький пирожок, папина дочечка. Каждый раз, когда правда подходит слишком близко, каждый раз, когда ты подозреваешь, что сон — это не совсем сон, ты убегаешь прочь».

Это глупо.

«Неужели? Тогда что же случилось с Норой Калиган?»

На секунду, спугнув голос Хозяюшки — и ее собственный, который обычно говорил вслух и который она соотносила со своим «я», — наступила тишина, но в этой тишине образовался странно знакомый образ: круг, смеющихся, указывающих пальцем людей, в основном женщин, стоящих вокруг юной девушки, закованной в колодки. Джесси с трудом различала эту картину, потому что было темно — должен был быть день, но по каким-то необъяснимым причинам все же было темно, однако лица девушки не было видно, даже если бы сиял яркий дневной свет. Ее волосы свисали с лица, как покаянное одеяние, хотя с трудом верилось, что она могла совершить что-нибудь слишком ужасное — ей было не больше двенадцати. За что бы там ее ни наказывали, наказание не могло быть за убийство собственного мужа. Эта дочь Евы была слишком юной, у нее вряд ли уже начались менструации, чтобы иметь мужа.

«Нет, это неправда, — внезапно заговорил голос из потаенных глубин ее сознания, Несмотря на свою музыкальность, этот голос обладал пугающей силой, как крики кита.

— У нее пошли месячные, когда ей было десять с половиной лет. Возможно, в этом вся проблема. Возможно, он почувствовал запах крови, как и та собака в прихожей. Возможно, это взбесило его».

— Заткнись! — вскрикнула Джесси. Внезапно она почувствовала, что сама взбесилась. — Заткнись! Мы не будем говорить об этом!

«Говоря о запахах, какой был второй запах? — спросила Руфь. Теперь этот внутренний голосок был жестоким, он горел желанием… как голос золотоискателя, который наконец-то наткнулся на золотоносную жилу, давно, но безуспешно им разыскиваемую. — Этот запах соли и старых металлических монет…»

«Я же сказала, что мы не говорим об этом!»

Джесси лежала на покрывале, ее мышцы напряглись под замерзшей кожей, она забыла о своем плене и о смерти мужа — по крайней мере, на какое-то мгновение — перед лицом этой новой угрозы. Она чувствовала, как Руфь или какая-то отделившаяся от нее часть, говорящая за Руфь, размышляла: стоит или нет начинать дискуссию по этому поводу. Когда она решила, что не стоит (по крайней мере, не сейчас), Джесси и Женушка Белингейм, обе, вздохнули с облегчением.

«Хорошо, тогда давай поговорим о Норе, твоем консультанте, — сказала Руфь. — О Норе, твоем враче. О том человеке, которого ты стала посещать, когда забросила живопись, потому что некоторые твои картины испугали тебя. Это было тогда, когда сексуальное влечение Джеральда по отношению к тебе начало ослабевать. Уж и не знаю, было ли это простым совпадением. Тогда ты начала обнюхивать воротнички его рубашек, пытаясь уловить запах чужих духов. Ты ведь помнишь Нору?»

«Нора Калиган была сучкой!» — прорычала Образцовая Хозяюшка.

— Нет, — пробормотала Джесси. — У нее были хорошие намерения, я уверена в этом, просто она слишком много хотела знать. И слишком много задавала вопросов.

«Ты говорила, что она тебе очень нравилась. Ведь так?»

— Я не хочу ни о чем думать, — ответила Джесси. Голос ее дрожал от неуверенности. — А больше всего на свете я не хочу слышать эти голоса и разговаривать с ними. Это такое дерьмо.