Игра Джеральда

«Хорошо, но тебе все-таки лучше послушать, — ворчливо ответила Руфь, — потому что ты не сможешь убежать от этого, как убежала от Норы… как ты убежала от меня».

— Я никогда не убегала от тебя, Руфь!

Но, конечно же, она сделала именно это. Просто упаковала чемоданы и уехала из захламленной, но такой гостеприимной комнаты, которую они делили с Руфью. Она сделала это не потому, что Руфь в последнее время стала задавать много ненужных вопросов — вопросов о детстве Джесси, о Черном озере, о том, что случилось на этом озере летом, после того как у Джесси пошла менструация. Нет, из-за этого могла уехать только плохая подруга. Джесси уехала не потому, что Руфь начала задавать лишние вопросы; она уехала потому, что Руфь не прекратила задавать их, когда Джесси попросила ее об этом. По мнению Джесси, это сделало Руфь плохой подругой. Руфь видела линию, которую Джесси прочертила в пыли… но потом все равно умышленно переступила ее. То же самое сделала Нора Калиган спустя много лет.

Кроме того, убегать в таких обстоятельствах просто смешно. В конце концов, разве она не прикована наручниками к кровати?

«Не оскорбляй мои умственные способности, пышечка, — произнесла Руфь. — Твой ум не прикован к кровати, и мы обе знаем об этом. Ты все же можешь убежать, если захочешь, но я советую тебе — настоятельно советую — не делать этого, потому что я — это твой единственный шанс. Если ты будешь просто лежать и думать, что тебе снится дурной сон, потому что ты спишь на левом боку, тогда ты умрешь в этих наручниках. Ты этого хочешь? Это что, твоя расплата за жизнь, прожитую тобой в наручниках, даже…»

— Я не хочу думать об этом! — выкрикнула Джесси пустой комнате.

На мгновение Руфь замолчала, но еще до того, как Джесси начала надеяться, что она ушла, Руфь снова вернулась… вернулась в нее, расправляясь с ней, как терьер расправляется с тряпичной куклой.

«Ну, что ж, продолжай, Джесс, — возможно, ты предпочитаешь быть безумной, чем покопаться в старой могиле, но ты же знаешь, что это не так. Я — это ты. Хозяюшка — это тоже ты… ведь мы — это ты, если уж говорить серьезно. Я прекрасно знаю, что произошло в тот день на Черном озере, когда все другие члены семьи уехали, и мне абсолютно не интересны, что там случилось. Но меня действительно интересует одна вещь: есть ли в тебе хоть какая-то часть, о которой я не знаю, которая хочет разделить место рядом с Джеральдом в кишках этой собаки завтра в это же время? Я просто спрашиваю, хотя это звучит некорректно, это звучит безумно».

Слезы снова потекли по щекам Джесси, но она не знала: плачет ли она из-за возможности — наконец-то произнесенной — умереть здесь или потому, что впервые за последние четыре года она размышляла о другой летней резиденции, о Черном озере и о том, что случилось там в тот день, когда погасло солнце.

Когда-то она чуть не выдала свой секрет на собрании группы женского сознания… Это случилось в начале семидесятых, и посещение подобного собрания, конечно, было идеей ее соседки по комнате, но Джесси с удовольствием пошла с ней, по крайней мере начиналось все хорошо. Все было таким безобидным и казалось частью беспрерывного карнавального праздника, которым было обучение в колледже. Для Джесси эти два первых года в колледже с Руфью Ниери, как сообщницей всех развлечений, были просто великолепны — время, когда бесстрашие казалось обычным, а достижения и победы — непреложными. Это были дни, когда ни одна комната общежития не обходилась без фото Питера Макса и никто не уставал слушать незабвенных «Битлз». Все это было слишком великолепным, чтобы быть настоящим, как вещи, которые видишь при лихорадке, но когда температура не слишком высока, чтобы угрожать жизни. Действительно, эти первые два года были просто фейерверком.