Ее жизнь? Неужели такое возможно? Неужели она действительно принимает такую ужасную мысль в расчет? Неохотно, но Джесси все же верила в возможность такого исхода. Она могла пробыть здесь очень долго, прежде чем кто-нибудь обнаружит ее, и, конечно же, она считала вполне допустимым и возможным, что состояние жизни или смерти будет зависеть от одного единственного глотка воды. Эта мысль была сюрреалистичной, но она уже не казалась абсолютно смешной или странной.
Да… но кто же поверит, что конечный пункт находится в такой глуши.
Она действовала медленно и осторожно, с облегчением поняв, что манипулировать такой карточкой одной рукой не так уж и трудно. Частично из-за того, что та была шесть дюймов на четыре — как две игральные карты, приложенные одна к другой, но в основном потому, что Джесси не пыталась производить с ней никаких особенно трудных фокусов.
Джесси зажала карточку между указательным и средним пальцами и стала скатывать ее у трубочку. Сгибы были неровными, но никто ведь не придет проверять ее работу.
Зажав алую карточку поплотнее между двумя пальцами, Джесси завернула еще полдюйма. На это у нее ушло почти три минуты. Когда она проделала свою работу до конца, то получилось нечто, напоминающее бомбометатель, неуклюже завернутый в веселенькую алую обертку.
Конечно, если немного напрячь воображение.
Джесси засунула это в рот, пытаясь плотно обхватить зубами скрученную карточку. Когда она достаточно плотно зажала ее, то снова возобновила поиски стакана.
Когда ее пальцы прикоснулись к гладкой поверхности стакана, Джесси обвила его с такой нежностью и осторожностью, с какой юный любовник обнимает свою возлюбленную в первый раз.
Захватить стакан в его новом положении было простым делом. Джесси сняла его с полки и подняла на максимальную высоту, которую позволяла длина цепочки. Последние кусочки льда совсем растаяли; все идет своим чередом, несмотря на то, что ее чувства замерли и время для нее остановилось, когда собака появилась впервые. Но она не думала о собаке. Действительно, она трудилась не покладая рук, уверяя себя, что здесь вообще никогда не было никакой собаки.
Однако у Руфи не было ни малейшего желания отдыхать.
«Я не хочу помнить, Руфь».