Рука болела ужасно – действие аспирина давным-давно кончилось, – но мне все равно было невыразимо спокойно и хорошо, несмотря на боль. Но что-то терзало меня изнутри. Что-то, о чем я забыла напрочь. Сначала я не могла вспомнить, что именно. Я так думаю, это мой разум
Я глянула в зеркало заднего вида. На заднем сиденье никого не было. Я слегка успокоилась, но потом…
На этом месте текст обрывался; в конце незаконченного предложения выжидающе мигал маленький вертикальный курсор. Он как будто подмигивал ей, призывая продолжить начатое, и Джесси вдруг вспомнилось стихотворение из прекрасного сборника Кеннета Патчена. Книжка называлась «Но даже если и так», а в стихотворении были такие строчки: «Иди спокойно, дитя мое. Если бы мы желали тебе вреда, как ты думаешь – мы бы стали таиться в темноте под деревьями в лесной чаще?»
Но Мэгги не смотрела на экран. Она смотрела в окно, на набережную. Солнце сияло по-прежнему, и снег все еще шел, хотя было ясно, что снегопад скоро закончится.
– Дьявол бьет свою женушку, – заметила Мэгги.
– Что? – с улыбкой переспросила Джесси.
– Так моя мама всегда говорила, когда солнце выглядывало до того, как закончится снегопад. – Мэгги слегка смутилась и протянула руку за пустым стаканом. – Но я не знаю, что это значит.
Джесси кивнула. Смущение на лице Меган Лендис сменилось другим выражением – беспокойства. Сначала Джесси не поняла, с чего бы вдруг Мэгги так странно встревожилась, но потом догадалась. Это было настолько очевидным, что и вправду не сразу сообразишь. Улыбка. Мэгги, наверное, в первый раз видела, чтобы Джесси улыбалась. Джесси захотелось ее успокоить, сказать ей, что все нормально, что если она улыбается, это еще не значит, что она сейчас вскочит со стула и вцепится Мэгги в горло.
Но вместо этого она сказала:
– А моя мама любила повторять, что солнце дважды не светит в одну и ту же собачью задницу. И я тоже не знаю, что это значит.
Мэгги не смотрела на экран, но все-таки бросила явно неодобрительный взгляд в сторону компьютера, который как бы говорил:
– Вам надо покушать, иначе после таблетки вас в сон потянет. Я вам сделала сандвич и разогрела суп.
Суп и сандвич – еда из детства. Обед, которым тебя кормит мама, когда ты приходишь зимой с прогулки – из-за морозов занятия в школе отменены, но никто, разумеется, не сидит дома, и ты все утро катаешься с горки на санках, – обед, который едят, когда на щеках еще полыхает мороз. Звучит очень заманчиво, но…
– Мне не хочется есть, Мэг.
Мэгги нахмурилась и упрямо надула губки. Это было то самое выражение, которое Джесси частенько видела на лице своей домработницы, когда та только-только начала у нее работать. Тогда у Джесси ужасно болела рука – иногда так болела, что хоть лезь на стенку, – и одна обезболивающая таблетка за раз просто не помогала. Джесси буквально плакала и просила Мэгги дать ей еще таблетку. Но Мэгги ни разу не поддалась ее слезам. Наверное, именно потому Джесси и наняла эту маленькую ирландку – она сразу же поняла, что Мэгги не даст ей поблажек. Когда это нужно, Мэгги была просто кремень… но на этот раз будет так, как решила Джесси.
– Тебе обязательно нужно покушать, Джесс. Ты и так тощая, как огородное пугало. – Мэгги выразительно повела глазами в сторону пепельницы, заваленной окурками. – И тебе надо завязывать с этой дерьмовой привычкой.
– Джесси? С тобой все в порядке? Тебя что, знобит?
– Нет. Просто, как говорится, гусь прошелся в том месте, где будет моя могила. – Джесси выдавила улыбку. – Сегодня у нас с тобой день пословиц и поговорок.
– Сколько раз тебе говорили, что тебе нельзя переутомляться…
Джесси вытянула правую руку в черной перчатке и осторожно коснулась руки Мэгги:
– Но ведь руке уже лучше, намного лучше.
– Ну да. Если ты три часа кряду стучишь ею по этой вот штуке и не встречаешь меня слезными просьбами скорее выдать тебе таблетку, стало быть, ты поправляешься даже быстрее, чем ожидал доктор Малиор. Но все равно…
– Но все равно мне намного лучше. И это здорово… правда?