Игра Джеральда

Несколько кусочков оконного стекла лежали рядом с костерком. С помощью щипцов для барбикю отец держал одно из них над дымом, поворачивая стекло то в одну, то в другую сторону, как бы поджаривая на костерке некий деликатес. Джесси рассмеялась — рассмешили ее рукавички-ухватки, и он повернулся, тоже усмехаясь. Мысль о том, что в его поле зрения попадает то, что прикрывает подол ее платья, пронеслась в ее голове, почти не оставив следа. Он был ее отцом, в конце концов, а не дерзким мальчишкой типа. Дуана Корсона.

— Что ты делаешь? — хихикнула Джесси. — Я думала, мы будем есть бургеры, а не бутерброды со стеклом!

— Это стеклышки для наблюдения за затмением, Сорванец, — ответил он. — Если сложить два или три таких стеклышка вместе, то можно наблюдать весь процесс затмения, не повредив глаза. Я читал, что нужно быть очень осторожным; можно обжечь сетчатку глаза, даже не заметив этого сразу.

— Ух ты! — сказала Джесси и слегка поежилась.

Мысль о том, что можно сжечь себя, даже не подозревая об этом, поразила ее, как невыносимая непристойность.

— Сколько времени продлится полное затмение, папа?

— Недолго. Около минуты.

— Ладно, сделай побольше таких стекляшек — я не хочу сжечь глаза. Два солнечных гамбургера или один?

— Одного достаточно, если только он будет очень большим.

— Хорошо.

Джесси повернулась, чтобы уйти.

— Сорванец!

Джесси оглянулась на него: маленького, крепенького мужчину с крупными каплями пота, выступающими на лбу, мужчину, на чьем теле почти не было волос, как и у ее будущего мужа, но без очков, носимых Джеральдом, и без его брюха, и в этот момент мысль, что стоящий внизу мужчина был ее отцом, казалась наименее значительной вещью, касающейся ее. Джесси снова была поражена его привлекательной внешностью, тем, как молодо он выглядит. Пока она смотрела, капля пота скатилась по животу отца, прошла слева от его пупка и оставила маленькое темное пятнышко на эластичном поясе его шорт. Джесси снова взглянула ему в лицо и неожиданно остро ощутила на себе его взгляд. Даже сощуренные от дыма глаза были совершенно великолепны, сверкающе серые, как полынья среди озерного льда. Джесси необходимо было сглотнуть, прежде чем она сможет ответить. В горле у нее пересохло. Возможно, это из-за дыма. А может быть, и нет.

— Да, папа?

Он долго ничего не произносил, только продолжал смотреть на нее снизу вверх, пот медленно стекал по щекам и лбу, груди и талии, и неожиданно Джесси испугалась. Потом он улыбнулся, и все снова стало хорошо.

— Ты выглядишь сегодня очень хорошенькой, Сорванец. Действительно, если это не прозвучит напыщенно, ты выглядишь красавицей.

— Спасибо, это не звучит напыщенно.

Его оценка настолько обрадовала Джесси (возможно, именно из-за злых и обидных характеристик, данных матерью), что комок застрял у нее в горле, и она чуть не расплакалась. Но вместо этого Джесси улыбнулась и сделала шутливый реверанс, а потом поспешила на кухню, сердце ее готово было вырваться из груди. Слова, сказанные матерью, возникли в ее сознании

(ты ведешь себя, будто она твоя…),

но Джесси отмахнулась от них так же бездумно, как от назойливой осы. Но все-таки она чувствовала себя охваченной одной из этих сумасшедших взрослых эмоций — мороженое и мясная подливка, жареный цыпленок и леденец — и, казалось, не могла избавиться от нее. Джесси даже не была уверена, хочет ли отделаться от этого чувства. Мысленно она возвращалась к капельке пота, лениво сползающей по его животу и впитываемой мягким хлопком его шорт, оставляющей на них маленькое темное пятно. Именно этот образ вызвал эмоциональное смятение в душе Джесси. Она продолжала видеть его, видеть, видеть. Это было безумием.

Ладно, ну и что? Это был сумасшедший день, вот и все. Даже солнце собиралось выкинуть нечто безумное. Почему бы не оставить все как есть?

«Да, — согласился голос, который однажды станет голосом Руфи Ниери. — Почему бы и нет?»

Солнечные бургеры с гарниром из грибов и сладким луком прекрасно вписывались в фабулу.