Игра Герцога

— Да, похоже, крупные птицы вылетели на нашу поимку! — ответил Зверолов. — Учти, схватят нас вместе, и тебе, братец, тогда несдобровать! Так где же эта проклятая аптека?

— Да вон, на углу, только перебежать и осталось!

— Если бы всё так просто! — Фока тревожно втянул воздух, его затрясло. — Ты вот что, готовься оправдываться! Врать-то ты мастак, так что, считай, настал твой заветный час! Отвяжись от них, если сможешь!

— Что? — дьяк ничего не понимал. Он закашлялся, и, выглянув к свету, увидел, что сани остановились.

— Не с места, кто там? — послышался окрик унтер-офицера. — Стрелять буду!

Евтихий осел, взмахнул руками, словно тонул в пучине, но ухватиться было не за что. Не в силах даже сделать вдох, он поднял слипшиеся от страха глаза к небу, где луна летела сквозь дым зимних облаков…

* * *

Еремей Силуанович с нетерпением потирал ладони, поминутно подходил к окну, теребил бороду. В кабинет нерешительно вошли двое слуг. Хозяин посмотрел на стенные часы с боем — маятник за стеклом в виде солнца ходил из стороны в сторону, а золотые стрелки на циферблате с римскими цифрами сообщали, что прошла всего четверть часа с того момента, как ушёл странный, похожий на толстого ворона гость.

Слуги встали у большого кашпо с заморским деревом, словно хотели спрятаться в его листве, и прижались плечами. Один из них — высокий и рябой, не отводил взгляда от мощного хозяйского стола, где на зелёном сукне лежал развёрнутый свиток, прижатый увесистым мешочком.

— Чего уставился, дурень, а ну докладывай! — барин схватил ценности, и громко зашагал к стоящему у камина сейфу. — Языков нет у вас, что ли? Ну-ну, а ведь и правда не будет, срежу враз, притом обоим!

Но слуги в панике молчали, слушая, как хозяин нервно гремит связкой ключей и лязгает тяжёлой дверцей. Понимая, что слова Еремея Силуановича с делом не расходятся, стали кое-как подбирать фразы, перебивая друг друга:

— Мы вышли за ним сразу, задним двором.

— И он исчез!

— Сразу исчез!

— Как и не бывал!

— Сразу!

— Закройте рты, дурни! — рыкнул барин, и, подойдя, ударил открытой ладонью по столу. Тот с треском прокряхтел, словно глухой старик. — Он что, песчинка, что ли, взять и раствориться?

— Мы шли, — снова начали они наперебой. — И видели, как этот господин в чёрном свернул за угол. Шёл медленно, переваливалась, мы ещё подумали, как такой толстяк вообще может… Словно мешок с сажей.

— Сам ты мешок с сажей! Ну, что дальше? — Еремей Силуанович, потирая кулаки, подошёл к ним вплотную.

— А когда мы тоже свернули за ним за угол, то, это… никого вообще не увидели, пустая улица!

— Разве что, — добавил другой.

— Что? — выкрикнул барин. Оба отпрянули к двери, прижались к ней. Отступать было некуда.

— Ворон разве что только сидел на пожарной каланче, на самом верху, и орал диким голосом. Чёрный весь, аж угольный…

— Сами вы вороны, ишь! — барин ударил высокого слугу по щеке, а меньший получил коленом в пах. — Так бы и прокаркали сразу, что проворонили его!

— Барин, смилуйтесь! — сказал высокорослый, согнувшись в три погибели. — Сколько раз вы посылали вы нас по таким делам, и ни разу вашего доверия мы не потеряли! Всегда старались, как могли! Не хуже собак выслеживали. А тут — промашка вышла. Ей-богу, чертовщина какая-то!

— Да, без неё тут не обошлось! — добавил низкий, держась за глаз. — Я, когда этого ворона увидел, у меня аж нутро всё сжалось.

— Ещё и не так сожмётся! А ну, кыш с глаз моих! Хотя стойте, ироды! — Еремей Силуанович выдохнул. — Так, оба, бегом до исправника! Чтоб быстрее мухи летели! Передайте ему от меня поклон и приглашение как можно срочнее проследовать до меня. Что стоите⁈

Слуги, прижавшись друг к другу и не оборачиваясь, ретировались, открыв дверь спинами. Барин вновь стал расхаживать из угла в угол, слово зверь в клетке, и когда часы пробили полдень, ему доложили, что его благородие — начальник уездного управления полиции господин Голенищев изъявили желание прибыть.

«Ещё бы он не изъявил, — подумал хозяин, спускаясь по лестнице встречать. — Никто другой в этом дрянном заштатном городишке так не обласкан и не прикормлен мной, как эта служивая шавка!»

Радушно встретив начальника городской полиции, Еремей Силуанович пригласил его в кабинет, и, предложив то же кресло, где совсем недавно восседал Гвилум, налил коньяка:

— Благодарствую, с морозца как своевременно, как уместно, и, — он не находил больше слов, отдувался, поглаживая пышные, как у гусара, усы и мохнатые бакенбарды.

«Да ты, голубчик, уже с утра не раз причастился в своём участке святых тайн!» — усмехнулся про себя барин, и сказал:

— Извольте угоститься, испить, как говорится, господин исправник, наилучший коньячок, из самой, как её, Франции-Хранции.

— Да уж, господа французы знают толк в коньяках и винах…

— Я оторвал вас от дел, любезный Николай Киприянович, имея до вас самую что ни на есть срочную и нижайшую просьбу.

— Не иначе, не иначе, я так и решил, — исправник крякнул, опрокинув рюмку, и закусил, морщась, ломтиком лимона.