Игра Герцога

Кулаки ныли, и крестьянин от бессилия сжал их. Куда теперь идти? Он слышал о том, что в городе недавно умер единственный врач, и ему на смену должны были прислать другого. Но у кого узнать?

Уголёк всё больше беспокоился, словно подавал сигналы о надвигающейся опасности. Откуда та могла исходить? Пётр поднялся и развернул сани. Конь сразу же пошёл, он едва успел запрыгнуть на ходу, и они помчались в обратном направлении.

— Мне тоже это всё шибко не нравится, парень! — сказал Пётр, по привычке общаясь с конём. Он всегда был уверен, что тот прекрасно понимает его, просто не может ответить. — Поехали, нечего нам делать в этом аду кромешном…

Пётр вновь пронёсся мимо людской толчеи. Кто-то попытался запрыгнуть к нему на ходу, но крестьянин хлестнул по рукам:

— Вот тебе, ишь, чего удумал, зараза!

Алатырев чуть сбавил ход только после того, как беснующийся в потёмках Лихоозёрск остался позади. В размышлениях, к какой из сельских старух-знахарок лучше обратиться, доехал до перекрёстка. Зимние сумерки окутали бескрайнюю округу, чуть поблёскивала в низине речка, и хотя было тихо, безветренно, холодок забрался под шубу и прошёлся мурашками по спине. Пётр ёжился, глядя на трактир. Как такое могло быть — в заведении вновь, как и прошлой ночью, горел свет! Только теперь рядом не было ни одной подводы, и следов от саней — тоже.

Сам не понимая почему, он свернул и решил зайти.

Дверь скрипнула, и он вновь стоял в натопленном просторном зале. Горели бледные толстые свечи, и раздавался протяжный гул — должно быть, из трубы.

— А, это вы, милостивый господин извозчик! — сказал чёрный трактирщик. Он вновь стоял за стойкой и протирал блестящее блюдце, только выглядел осунувшимся, уставшим. — Всегда рады! Но только великий герцог сказал, что ждёт вас завтра, на третью ночь. Я буду рад вас угостить, но…

— Нет-нет, Гвилум, всё в порядке, можешь не волноваться! — послышался низкий голос, а затем и мерные шаги по лестнице.

«Гвилум — что за имя такое странное? Иностранцы они всё-таки», — подумал Пётр, сжимая шапку и переминаясь с ноги на ногу в дверях.

— Это очень даже хорошо, что вы заехали на наш огонёк, и как раз вовремя! — продолжал говорить человек в богатом иноземном одеянии. — У меня есть к вам просьба, но прежде — не желаете ли отужинать со мной?

— Покорнейше благодарю, ваше сиятельство, — Пётр поклонился и не знал, правильно ли он обратился. — Да не могу задержаться — жена у меня…

— Больна? Что же, не стоит так за неё беспокоиться. Уверяю, ей прямо сейчас стало лучше.

— Но откуда вам знать…

— И она станет совсем здорова после того, как вы вернётесь домой. Если, конечно…

«Если, конечно, вернусь!» — прозвучало в голове крестьянина, и он сделал шаг назад.

— Если великодушно согласитесь задержаться на сегодняшний вечер с нами. Вернее, послужить нам возницей. У вас ведь такой замечательный конь! Да и мне хотелось бы проехаться, подышать ночным чудесным воздухом, ведь меня изволили пригласить в лучший дом города.

— А вы уверены…

— Да, уверен, что с вашей дражайшей супругой всё в порядке. К тому же надеяться, кроме как на меня и моё слово, больше не на что. Аптекарь, кхм.

— Залман. Господин Залман, — добавил Гвилум и вздохнул, продолжая тереть блюдце.

— Да, спасибо. Аптекаря следует простить, он сейчас душой не в этом мире, а на своей далёкой и страшной, к тому же так бездарно проигранной войне. Как же там было сложно с медицинским обеспечением… Ему не суждено пережить всё это — Залман из тех, кто так и не смог вернуться с войны. И ночами, такими долгими и лунными, к нему приходят тени прошлого.

— Да ещё это больное его пристрастие к дурману, — добавил Гвилум. — «Laudatum opium» не такие уж безопасные капельки, знаете ли, как некоторые думают. Ох, что за времечко настало…

Пётр вообще не мог понять разговора.

— Так что вам остаётся полностью довериться мне, моему слову, а оно, знаете ли, весит дороже золота, — сказал господин. — Всё же… что стоять, присаживайтесь и разделите со мной трапезу. В том славном доме, куда мы поедем, наверянка готовят ужин, но я издревле привык бывать на приёмах, не испытывая чувства голода.

Гвилум двигался шатко — казалось, он вот-вот упадёт от усталости, но, стараясь показать проворство и исполнительность, спешно подавал на стол тарелки с закусками. Пётр дождался, когда присядет господин, и затем опустился на стул, угоднически кланяясь. И только положил шапку на колени, как услышал странные звуки — будто кто-то спускается на костылях по лестнице, притом костылей этих несколько пар! К удивлению, такие звуки издавал мальчик-половой. Он семенил вниз стремительно, а затем ловко кувыркнулся через голову и, встав на ноги и распрямившись, замер в почтительной позе перед столом, держа перед собой руку с белым рушником:

— Остался один вопрос — он имеет отношение к вашим саням, — сказал господин Петру, даже и не глядя на мальчика. — Да, прекрасные узоры, милые, светлые… Но они нам, как бы это вернее сказать… не очень подходят, — и наполнил рюмки. — Угощайтесь!