Игра Герцога

— Не имею чести быть представленным вам, любезный Лавр Семёнович, но не могу удержаться от лестных, и притом самых правдивых слов! Пробовал не раз вашу замечательную рябиновую настойку — прелесть как хороша! Очень важно налить её в рюмочку прозрачного хрусталя — малюсенькую такую, звенящую, — и он показал рукой в чёрной перчатке, как это сделать. — Чуть пригубишь, мгновение, и будто раскусил алую ягодку с большой и сочной грозди! Такую, знаете ли, ягодку, морозом прихваченную, и потому уже отнюдь не горькую, а свежую, с лёгкой кислинкой. Прелесть, восторг!

— Премного благодарен вам за похвалу, — винозаводчик оставался невозмутим, но всё же улыбнулся.

— Да что там, это не только моё скромное мнение, я прибыл из самого Петербурга, где, смею заверить, ценят ваши водки, настойки и вина в самых лучших домах!

Лавр Семёнович при упоминании столицы с уважением посмотрел на незнакомца — человек по всем статьям приличный, хотя и странноватый. Исправник что-то говорил о появлении необычного человека, но ведь речь — он помнил точно, шла о молодом…

— Я как раз прибыл дилижансом в ваш замечательный городок, в том числе и целью найти знакомство и, если будет ваша милость, то и дружбу. Имею дерзновение обсудить с вами, Лавр Семёнович, сделку…

— Что же, тогда идёмте ко мне! — и винозаводчик пропустил гостя первым.

* * *

— Согласитесь, ведь всё-таки неплохой человек наш аптекарь! — сказал Евтихий, когда Залман, получив щедрую оплату за труд, проводил их чёрным ходом на задний двор. Он даже не попрощался. Фока не знал, что за капли принимал этот спокойный, во всём невозмутимый господин, но заметил, как сильно сжались его зрачки, когда тот приступил к плавке серебра. К концу же долгой и кропотливой работы разум Залмана совсем помутился, тот постоянно дёргал кончик носа, говорил что-то о войне и турках, о том, что обо всём знал заранее…

Впрочем, всё это было уже неважно. У Зверолова теперь есть столь необходимая серебряная пуля, а значит, и единственный шанс на точный выстрел. Не хватало только одного, и при этом самого важного: заговора. Его могла прочитать над пулей только ведующая женщина, но где же её отыскать? Оставалось только спросить у этого дуралея в рясе:

— Скажи мне, коли знаешь хоть какой малый толк в местных преданиях, ведь про крота ты слышал! А про бабу Ягу, например, ничего не говорят в народе?

— Про кого?

— Ты не ослышался!

— Мне точно всё это не снится, а?

Фока дёрнул его за рукав, и прижал к себе лицом:

— Ладно, ладно, хватит на сегодня грубостей! — дьяк закашлялся. — Ясное дело, обо всём тут местные сказки имеются, знамо, давно живём. Только не про бабу Ягу, которая в обычных сказках бывает, на метле, с костяной ногой, старая, и вообще. У нас детям рассказывают, что далеко за селом Серебряные Ключи, коль идти непролазным лесом, болотами в полунощные глухие края, то живёт там на полянке… она. И зовут её не баба Яга, а по-другому как-то.

— Вспоминай, это важно!

— Вот уж никогда бы не подумал!

— У нас нет времени!

— Да где там вспомнить-то, я ж не маленький давно!

— Считай, что сейчас от этого зависит твоя жизнь!

Евтихий вздохнул:

— Кажется, Апа-травница её в народе кличут. Да, точно, Апа! Идти к ней надо на полночь.

— На полночь, — задумчиво повторил Фока. То есть, на север всё время. Есть имя и направление, ему этого достаточно, чтобы взять след и довериться чутью. Но вопрос в другом — успеет ли? Пахло гарью, а значит, это рук дел спутников этого зверя в обличии человеческом, а что он тут натворит — только предполагать можно! Главное, впрочем, чтобы тот оставался здесь, когда Зверолов вернётся из чащи.

— Идём!

— Куда? — вздрогнул Евтихий. — Умоляю тебя, хватит, отпусти меня уже!

— Выведи меня в сторону этого села, и тогда я тебе, так уж и быть, тоже заплачу золотом! На век хватит!

Странно, но впервые при упоминании золота ничто не шелохнулось в душе Евтихия, хотя до сегодняшнего дня был он падким на подношения прихожан, а порой и тряс с них сверх меры за выполнение церковных треб, особенно когда дело касалось свадеб да похорон. Вновь им овладело нестерпимое желание попасть домой, затвориться, и молиться, в слезах просить прощения от небес. Раз есть некие бесовские силы, способные творить такие нечеловеческие дела, заниматься оборотничеством, глушить мёртвым сном собак, то уж, вернее всего, и высший закон — не выдумка! А ведь с него, носящего рясу и крест, спрос будет особый…

— Нет, отпусти ты меня, мил человек, очень прошу! Не надо мне от тебя ничего!

— Тогда просто помоги мне, Евтихий, сын Никиты, потомок самого Геласия! И тогда род твой, предки в час оный, может, и не так строго тебя осудят за трусость! Не так, как ты того пока заслуживаешь! Победи же в себе страх! Ну же, идём?

И дьякон, утерев нос, сказал:

— Думаю, пройдём себе тихо! Вот в тот лаз, а дальше покажу!

— Тихо! — Фока замер. Там, по другую сторону аптеки на главной улице, остановились сани.

— Хозяин, открой! Открой, ну же! — послышались гулкие удары.

— Всё, уходим! — и Зверолов, схватив спутника, повёл в темноту. — И главное — ничего не бойся! Мы теперь с тобой вместе!