Игра Герцога

— Не сомневаюсь в вашем благородстве, — ответил герцог, хотя в голосе слышалось обратное. — Но вот только настроен ли он сам оставить вас хоть с чем-то? Гвилум, ты можешь сказать…

— Благодарю, мессир, благодарю за любезно возвращённое вами право говорить мне вновь, — откашлялся тот. — Ваш брат в сию минуту стоит и смотрит на вход в шахту.

— Что! — Еремей Силуанович вскочил, маринованные рыжики подпрыгнули и раскатились скользкими блестящими кружочками по столу. Гвилум открыл рот, шумно втянул воздух, и они полетели ему в рот.

— Сдаётся мне, что в кипящей округе найдутся и другие охотники до сокровищ. Немного, но они есть, — прожёвывая, добавил Гвилум. — Рыжик — всё же первый из грибов, царь среди них! Вы не находите, Еремей Силуанович?

Но тот уже вскочил, опрокинув стул. Старый слуга попытался его поднять, но получил резкий толчок от хозяина, и улетел в угол. Ударился головой, и остался лежать без сознания с открытыми, без зрачков, глазами.

— Я понимаю ваше смятение, — добавил, равнодушно наблюдая жестокую картину герцог. — Труднее всего достичь цели всегда тому, кто больше других прикладывает силы, стремясь к ней.

Подойдя к окну, Еремей Силуанович сжал огромные ладони за спиной и замер. Отсюда открывался прекрасный вид. Мелькали огоньки, бегали люди, и, похоже, они били, толкали друг друга. Из особняка невозможно было что-то услышать, но лихоозёрский барин понял — там, за высокими каменными стенами, твориться что-то неописуемое…

— Мне сегодня так нетерпелось познакомиться с лучшими людьми вашего городка, — печально добавил черцог. — Очень хотелось мне поверить, что по прошествии двух столетий что-то изменилось. Больше стало добра, света, милосердия в сердцах. Увы, мне пришлось испытать глубокое разочарование. В очередной раз…

Еремей Силуанович резко обернулся:

— Стоит и смотрит, значит? И это после всего, что я для него сделал! Обокрасть меня решил? Себе всё залапать! Щелкопёр, иуда, изменник! Мы должны немедленно, сейчас же ехать в шахту! По такому снегу будет нелегко доехать, но я прикажу запрячь самых лучших…

— В этом нет никакой необходимости, у нас есть прекрасный экипаж, но только у нас, и особенно — у вас, возникли некоторые трудности, — сказал Гвилум, и барин с недоумением посмотрел на него. — Дело в том, что вы так и не смогли выполнить моей пусть маленькой, но нижайшей просьбы — задержать молодого человека в старомодном охотничьем облачении. А теперь он не просто может, а наверняка помешает всем нашим планам осуществиться.

Еремей Силуанович усмехнулся:

— А вот тут вы неправы! Этот молодой человек… находится сейчас в моём доме!

— Вы в этом уверены?

— Полностью.

— Тогда позвольте нам хотя бы… взглянуть на него, — добавил герцог.

Хозяин замялся.

— Не волнуйтесь! Сегодня же ночью мы навсегда покинем Лихоозёрск, и обещаем, что ни одна живая душа не узнает вашей самой сокровенной тайны, — медленно произнёс герцог, поглаживая перо на шляпе. — Понимаю, у всех есть свои маленькие секреты. Вот и у вас. Сто двенадцать душ записаны в вашей книге, не так ли?

Барин побледнел…

«Откуда он может знать про… пыточную камеру? А также о ровном числе тех, кто не ушёл из неё на своих ногах? — взволновался он. Ведь никто, даже палач Кирюшка, не знал точного количества замученных, а 'Книга мёртвых» в кожаном переплёте, как он называл её, хранилась в сейфе, и Еремей Силуанович никогда не доставал оную, чтобы перечитать или внести новое имя, не убедившись прежде, что дверь кабинета надёжно закрыта изнутри…

— Так мы можем лицезреть, что Фока Зверолов у вас? — Гвилум внимательно посмотрел на Солнцева-Засекина. — А то ведь полночь приближается. После полуночи мы, увы, не сможем больше оставаться в вашем распоряжении — нас ждут далеко отсюда.

— Что ж, что ж, — ещё недолго колебался Еремей Силуанович. — Раз на кону стоит золото, много золота, тогда… тогда идёмте за мной! И… дама может пока побыть здесь!

— Я слишком долго томилась в ожидании, чтобы быть рядом с моим господином! — жёстко ответила Джофранка. — И теперь не согласна расстаться с ним даже на миг! Если вы думаете, что я упаду в обморок от увиденного, не беспокойтесь: меня трудно чем-то удивить!

И они спустились в подвал. Отодвигая плечом тяжёлую дверь, Еремей Силуанович произнёс громко:

— Кирюшка, ну что там? Живой этот гадина, сказал что? Я не один!

Ответа не последовало…

Когда она вошли, в тесноте пыточной уже остывал кусок железа на потухшем горне. Палач лежал посередине душного помещения, широко раскинув руки и ноги. В открытых мёртвых глазах застыли ужас и удивление. Железные обручи, на которых закрепили Фоку, чуть покачивались, будто пленник освободился от них за миг до пришествия гостей…

Еремей Силуанович бросил взгляд в угол — расписного чехла с ружьём там не было.

Он боялся обернуться, зная, что сейчас в его спину вопрошающе смотрят строгие, с оранжевыми ободками глаза.

* * *