Игра Герцога

— Эко! — тот чуть отступил, покачался, но удержался, и, покряхтев, продолжил ступать, оставляя за собой глубокую борозду. Аптекарь вновь нажал на курок, барабан сделал новый оборот. И всё повторилось.

— Господин Корф! Они! Господин! — взволнованно вскрикнул Залман. Он хотел уже бросить револьвер в снег и услышать, как зашипит раскалённое дуло, упасть на колени и ждать своей участи, когда перед братьями возник, паря в воздухе, его бесплотный спутник:

— Вернуться к огню, дубоголовые! — приказал он.

— Кто это? Кто это говорит? Ничего не вижу! Никого не вижу! — говорил самый крупный из братьев, буравя темноту яркими огоньками глаз.

— С тобой, лесной пень, говорит обер-офицер Корф, командующий войсками вечных солдат! Этот человек должен без преград пройти сей лес до шахты! Не вынуждай меня призвать моё войско!

— И не подумаем! И не подумаем! Мы тут вольны! Вольны тут! — окали лесные духи. — Прочь с нашей дороги, окаянный охальник!

Корф взмахнул рукой в белой перчатке, и Залман увидел, как в этом движении мелькнула ярко-бирюзовая вспышка.

— Равняйсь, смирнооо! — раздался горн, и тут же послышались удары первого барабана. Сначала били одинарно, затем зазвучала дробь триолями, и её сменили звучные дроби с отскоком.

Из тьмы леса полились струйки пара, и белёсый туман кружил и рвался, когда в сторону туповато сбившихся братьев выдвинулись гвардейские широкоплечие великаны-барабанщики в расшитых золотых галуном мундирах. На груди блестели колодки с наградами за бои, помигивали в ночи яркие пуговицы с рельефным изображением номера полка в венке. Один из барабанщиков поднял над высоким кивером костлявую руку с палочкой, и та сделала несколько оборотов в воздухе. Залман пригляделся к лицам. А лиц не было!.. Блестящие, словно начищенные воском черепа…

Барабанщики взяли в кольцо лесных братьев, зыбочник едва успел нырнуть в снег, и тонкий маленький бугорок промелькнул между ботфорт. Охая и постанывая, похожие на огромные колоды лесные духи всё плотнее жались друг к другу, выли, пока круг не сошёлся у костра. Лешие трещали в огне, подняв в искрах лапы-ветки, и вопили:

— О-лееес наш! О-лессс наш! О-леее, о-лее!

Огонь из ярко-жёлтого окрасился багряным светом, в нём закружилась, то увеличиваясь, то становясь размером с кольцо сфера, и костёр тут же погас, поднявшись в небо удушливым облаком, наполненным духом горелой прели и мха.

Барабанщики дали завершающую громкую дробь, обернулись к Корфу, сомкнули каблуки по стойке смирно и, отдав честь, стали медленно таять, обращаясь в тонкие паровые струйки.

— Вот и всё, господин бригадный хирург! — спокойно сказал обер-лейтенант. Он стоял, сомкнув руки за спиной и чуть повернув искажённое, без челюсти лицо. — Разве стоит нам, его императорского величества вечным гвардейцам, бояться каких-то лесных пней? Я могу призвать всех воинов отечества нашего, что полегли с честью в боях. Если в этом будет боевая необходимость… Прочем, что же вы встали! Мы ведь почти у цели!

И Залман вновь продолжил тяжёлый путь по сугробам, оставляя глубокие следы. Зыбочник выбрался из снега, запрыгнул на ветку. Долго скулил, фыркал и ёжился, а потом бросил полный ненависти и глухого отчаяния взгляд в спину удаляющегося путника.

Покачавшись, маленький лесной дедушка замер и заплакал, глядя на истлевшее костровище.

— Родные, родные мои, и-ееех!…

Слезинки лились и застывали капельками смолистой живицы на вздрагивающих морщинистых щеках…

Глава 17 Игроки в сборе

Обычно, когда к Угольку подходили незнакомцы, конь волновался, скрипел зубами и вздрагивал головой. Экипаж стоял у высоких кованых ворот усадьбы Солнцева-Засекина. Поначалу Пётр скучал, посвистывая, кутаясь в тулуп и грея руки. Шум и ругань доносились издали нечёткими отголосками, но вот они стали постепенно приближаться, и вскоре толпа двинула людским прессом, наседая на могучий каменный забор.

Двое отделились и подошли к коню, хотели его тронуть, но тут же одёрнули руки, словно тот был раскалён, как чёрный металл.

— Экая невидаль! — один утёр влажный рот, покосился, отступив.

— Что хотели? — как можно спокойнее произнёс Пётр. Когда экипаж пролетал над городом, крестьянин видел всё! Народ являл собой злой разворошённый муравейник, но с той разницей, что эти малые существа копошатся, чтобы собрать, вернуть прежний облик и покой потревоженному дому; эти же, наоборот, били друг друга, тащили, жги, рубили, обращая в прах всё, что не могут унести.

Прислушавшись к себе, Пётр не ощутил страха — будто бы и он в эту ночь навсегда изменился. Стал одним из тех, кто сейчас ведёт какие-то умные разговоры там, за забором, где высокие красивые окна полны уютного света. Крестьянин ещё не до конца, но понимал, что теперь он — один из свиты чёрного герцога, а значит, ему ничто не может угрожать.