Игра Герцога

И он вспомнил, как после тяжеловесной поступи громящего и пробуждающего всё на своём пути пущевика они оказались с девушкой в сугробе, лицом к лицу… Снежинки мерцали и таяли на её длинных ресницах, локоны рыжих волос щекотали его лоб… Алые губы — вот они. И будто вновь уловил аромат, точно они купались в разнотравье лесной опушки. Всё это произошло так недавно, а казалось — в иной, утраченной, потерянной жизни! Как же ему нестерпимо хотелось вновь оказаться там, снова лицом к лицу с ней! И поцеловать! Пусть это безумие, которому потом не удалось бы найти объяснения, но всё же память об этом поцелуе так бы помогла ему там, в шахте! Но, не суждено. Увы… И всё же будет памятна до последнего вздоха эта теснота, близость её…

— Что они сделали с тобой, мой Фока! — плакала она. — Кто издевался над тобой, милый брат! Скажи, кто! Я прочитаю такое заклятие, что мерзавец будет разлагаться, как мертвец, при жизни! И будет молить о смерти, а та не придёт, пока он сам не превратится в лужу гнили!

«Есть ли Судьба? Вот бы посмотреть в глаза Её и спросить — почему же всё так неуклюже-то? — стучали мысли, а потом собрались в кучу, словно пчелиный рой, и рухнули. — Брат? Она, кажется, произнесла — 'милый брат»?

Вновь взглянув на них, Антон Силуанович ударил себя по лбу. Как же он сам не догадался? Оба жгуче-рыжие, и одеты так похоже!

«Значит, он её брат! Брат!» — и улыбнулся, ликуя.

— Вы находите наше положение весёлым? — сказал Фока, чуть отстранив плачущую сестру. — Боюсь, что нет, и особенно — ваше. Убить Кродо — лишь маленькое, незначительное облегчение в Игре, которого я сумел добиться для вас. И притом такой ценой!

Он посмотрел на Алисафью, и провёл кончиками пальцев левой руки по щеке. Правую же спрятал за спину, но девушка ухватила её, поднесла к губам и расцеловала.

— Алисафья, зачем ты здесь? Как ты могла нарушить все уговоры, ослушаться? Ты же знаешь, чего тебе это будет стоить! Отныне ты — изгой, и никогда, слышишь, никогда уже не сможешь вернуться домой! Ты останешься здесь, состаришься и умрёшь, как все простые смертные! Тебя ждут горе, болезни, печали и страсти земные. Зачем?

— Я сбежала вслед за тобой, потому что знала, как буду тебе нужна, мой оголтелый Фока! Знала, что из-за своей горячей головы ты обязательно оступишься, наделаешь ошибок! Тебе не справиться одному, без меня! И ведь оказалась права! Не спорь! Я смогу помочь тебе!

— В чём же?

— Остановить страшного герцога!

— Да, я сделаю это! Это — мой долг!

— Но та пуля, что была дана тебе, ещё с тобой? — спросила Алисафья, и посмотрела так укоризненно, будто знала ответ.

— Та, нет… Она сразила Кродо. Но есть другая.

Алисафья провела ладонью у груди Зверолова, мелькнул розовый огонёк:

— Здесь?

— Да?

— Но это — всего лишь мёртвое серебро.

— Я знаю. Прости, но… не успел. Я взял след ведуньи, даже навеки запомнил её имя — Апа-травница. Но…

— Ты же знаешь, — она хлюпнула носиком, утёрла слезинки, заправила за остренькие, как у лисички, ушки непослушные рыжие волосы. — Ведь я же могу! А ещё ведь спрашивает, зачем я мчалась за ним сквозь Время! Да потому что знала: останешься совсем беспомощным!

Фока нащупал пулю, протянул её на ладони.

Антон Силуанович смотрел, не в силах оторвать глаз, как девушка сжала пальцы Фоки, положив свои ладони на его. Они встали на колени лицом друг к другу, глаза сошлись, не моргая. Поднялся ветер, шевеля лапы елей, пошёл снег, но плавно, словно сверху повесили колышущийся белый саван.

Алисафья сосредоточилась, и произнесла сначала тихо, а потом её голос всё больше креп, кружился, подхватываемый ветром:

— Всеми тайными ходами да мерами, то пудами, то вершками, то могилами, то крепилами, всеми годниками и негодниками, да моими посильниками, пусть слово моё да сотворится! — звучало в ночи всё громче и громче. Их ладони стали невидны в вибрирующем полукружии, и оно переливалось яркими магическими красками. Над их макушками из лазурной вспышки вылетел белый голубь, а за ним вдогонку поднялся алый сокол. Они взметнули к чёрному небу, парили, обернувшись стремительными светлячками.

— Старец — охотник Протасий, предок наш славный, встань из веков, приди, очертя снега и льды, препоясанным пред нами предстань! Пусть на поясе твоём сила явится, все узлы развяжутся! — и тут же из рокота тьмы над их плечами предстал и повис в ярком свечении громадный косматый старик в медвежьей шкуре. Белый голубь опустился на правое, а сокол алый — на правое плечо.

Окутанный искрами старик, по слову Алисафьи, снял тяжёлый пояс, и стал ослаблять на нём узлы. Из каждого падала на их ладони серебряная капля.