Игра и мука

В пьесе три акта. Первое действие происходит в Ленинграде, во время блокады. Второй акт – это победа, сорок пятый год, и, наконец, третий акт – герои становятся взрослыми, их жизнь не складывается и они надеются, что придет новое время, все наладится: «Они идут, шестидесятые! Они принесут, наконец, счастье людям».

Поскольку театр назывался «музично-драматичный», в нем был штатный оркестр и штатный дирижер – Борис Зильберглейт. Он считал себя композитором, и сильно радовался тому, что приехал режиссер из Москвы. Столичным явно полагалось заказывать для постановки мощную музыку.

При первой встрече я поделился с Зильберглейтом своим замыслом. В первом акте, по моему мнению, должна была звучать тревожная тема, что-то вроде Ленинградской симфонии Шостаковича. Во втором – музыкальное ликование, аккордеон на улицах… В третьем мне необходимы были трубы, зовущие вперед: они идут, шестидесятые…

Зильберглейт остался очень доволен беседой и сказал, что приступит к работе немедленно. Я начал репетировать. Через две или три недели Борис Зильберглейт пригласил меня прослушать музыку к спектаклю. Я полагал, что он сядет к роялю, проиграет основную тему и вариации, и мы решим, как быть дальше. Однако, когда я пришел, с удивлением обнаружил в зале полный симфонический оркестр. За дирижерским пультом стоял Борис Зильберглейт. Он взмахнул палочкой, и оркестр заиграл. Если и не Седьмую симфонию Шостаковича, то какую-нибудь 17-ю Зильберглейта… Обрушился мощнейший звук с преобладанием духовых, и я понял, что эта музыка забьет все задуманные тихие камерные сцены.

Я прослушал все с большим вниманием, а потом вынужден был сказать, что для моего спектакля эта оперно-симфоническая музыка не совсем подходит. Зильберглейт извинился перед оркестром и отпустил музыкантов. Мы остались в зале, и я стал снова объяснять, какое настроение нужно передать в музыке:

– Понимаете, блокада. По улицам в санках возят трупы. Страшно холодно. Продрогший Шостакович за роялем что-то подбирает и возникает тревожный лейтмотив. Во втором акте, когда вся страна ликует и музыка звучит из каждого окна, наши герои снова слышат лейтмотив, который тогда, в блокаду, прозвучал в Ленинграде. И, наконец, когда остается надеяться только на новое прекрасное время, лейтмотив возникает снова.

Зильберглейт сказал:

– Кажется, я понял. Вы хотите более камерного звучания.

Где-то через недельку все в том же зале меня ждал заметно поредевший оркестр, скорее даже ансамбль. Было ощущение, что я слышу все ту же симфонию. Дирижер снова отпустил оркестр, а я постарался еще раз, образно и подробно, разъяснить свой замысел изрядно рассвирепевшему Зильберглейту:

– Понимаете, блокада, холод, голод… Все в инее, на седьмом этаже обвалилась стена от бомбежки, и рояль стоит в комнате только двумя ножками, третья нависает над грудой обрушившихся обломков. За роялем молодой Шостакович и одним пальцем играет мелодию… Такой сумасшедший макльчик, очки набекрень… Бомбы рвутся, а он одним пальцем что-то тихо наигрывает.

Зильберглейт вдохновился:

– Сейчас я попробую.

Сел за рояль и мощными аккордами наиграл тему Шостаковича. Тут я взорвался:

– Вы не понимаете, он же уже совсем окоченел, он безумен, этот сумасшедший мальчик!

Зильберглейт хлопнул крышкой рояля и завизжал:

– Сами вы сумасшедший мальчик! Играйте сами!

Я был в такой ажитации, что взял и наиграл одним пальцем некую мелодию.

Запишите и сыграйте! В первом акте – одним пальцем на фортепьяно, во втором – ту же мелодию – аккордеон, в третьем – труба, как зов к лучшей жизни.

Надо отдать ему должное, он записал и сыграл все как надо. А единственный спектакль, в котором я был еще и композитором, открыл мне дорогу в Москву.

Марине Баканурской

Марина Баканурская – телеведущая на русскоязычном канале Одесского телевиденья Думская ТВ. Папа у нее еврей, мама – украинка.

Две чудных половинки
Еврей и украинка
А получилась русская –
Марина Баканурская

Как я стал артистом

В возрасте шестнадцати лет я был зачислен на отделение украiньськоi драмы Харьковского театрального института. Так получилось, что на эту «драму» по конкурсу не прошел ни один украинец. Среди студентов отделения числились трое-четверо русских и пять-шесть евреев. Тогдашний министр культуры Украины Бабийчук был сильно этим недоволен и распорядился набор отменить. Про него ходил анекдот, что Украину за последние несколько десятилетий постигли две трагедии – Бабий Яр и БабийЧук.

Для меня ситуация складывалась совсем не анекдотично: театральное будущее оказалось под угрозой. Вернувшись в Одессу и размышляя, куда податься, случайно наткнулся на объявление: «Одесскому ТЮЗу срочно требуется артист. Размер 48».