Игра и Реальность

В пятницу пациент пришел и говорил много, как это обычно бывает. В тот день меня поразило то, что пациент говорил о зависти к пенису. Я намеренно использовал этот термин и призываю к пониманию того, что он соответствует моему видению ситуации и подходит для его представления. Несомненно, термин «зависть к пенису» обычно не употребляют по отношению к мужчине.

Изменения, произошедшие на данном этапе, видны из того, как я обошелся с этой ситуацией. Я сказал ему, именно тогда, в тот момент: «Сейчас я слушаю девушку. Я знаю совершенно точно, что вы мужчина, но я слушаю девушку, и я разговариваю с девушкой. Я говорю этой девушке: „Ты сейчас говоришь о зависти к пенису“».

Хочу подчеркнуть, что гомосексуальность здесь совершенно ни при чем.

(Мне было важно, чтобы обе части моей интерпретации могли быть рассмотрены как связанные с игрой и по возможности оторваны от авторитарной интерпретации, которая соседствует с внушением.)

Сильное воздействие этой интерпретации убедило меня в том, что то мое замечание было удачным. И конечно, я не стал бы сообщать этот случай, произошедший именно в этом контексте, если бы работа, начавшаяся в ту пятницу, действительно не разорвала бы порочный круг. Я привык к рутине хорошей работы, хороших интерпретаций, незамедлительно хороших результатов, а затем деструктивности и разрушению иллюзий, что происходит каждый раз, когда пациент постепенно начинает осознавать, что нечто фундаментальное как прежде осталось неизменным. Этот неизвестный фактор заставлял мужчину заниматься собственным анализом на протяжении четверти века. Работа со мной — постигнет ли ее та же участь, что и его работу с другими терапевтами?

В данном случае последовал незамедлительный эффект в форме интеллектуального принятия, облегчения, а затем были и отсроченные эффекты. После паузы пациент произнес: «Меня бы назвали сумасшедшим, расскажи я кому-нибудь об этой девушке».

На этом можно было бы и остановиться, но я рад, в свете последовавших событий, что продолжил работу над этой проблемой дальше. Мое следующее замечание оказалось удивительным для меня самого, и оно уладило проблему. Я сказал: «Вы ничего никому не рассказывали; это я увидел Девушку и услышал, что она говорит, хотя на самом деле на моей кушетке мужчина. Я сам безумен».

Мне не пришлось развивать эту идею, поскольку она и так попала точно в цель. Пациент сказал, что чувствует себя как нормальный человек, окруженный сумасшедшими. Другими словами, он только что освободился от дилеммы. Как он сказал позднее, «Я сам никогда не мог (зная, что я мужчина) сказать: „Я девушка“. В этом я не сумасшедший. Но вы сказали мне об этом, и вы говорили, обращаясь к обеим частям меня».

Мое безумие позволило ему взглянуть на себя как на девушку, встав на мою позицию. Он знает, что является мужчиной и никогда не сомневается в том, что он мужчина.

Есть ли ясность в том, что произошло здесь? Для меня это было глубоким личным переживанием, которое оказалось необходимым для того, чтобы прийти к пониманию, чего я, собственно, достиг.

Для этого мужчины данная сложная ситуация имела специфическую сущность. Мы с ним пришли к заключению (хотя и недоказуемому), что его мать (которой уже нет в живых), когда он был младенцем, не сразу согласилась с тем, что он мальчик, и видела в нем девочку. Другими словами, этот мужчина должен был соответствовать идеям о том, что ее ребенок должен быть и являться девочкой. (Он был вторым ребенком, первый тоже мальчик.) Из анализа нам стало совершенно ясно, что на самых первых этапах его воспитания мама физически обращалась с ним так, как если бы она не могла воспринимать его как представителя мужского пола. Позже его защиты строились на базе этого паттерна. Но дело было в «безумии» матери, которая видела девочку там, где был мальчик, и мои слова «Безумный человек — это я» впустили это в настоящее, в «сейчас». В эту пятницу продвижение в работе было глубочайшим, и он ушел с чувством, что это был первый значимый сдвиг в анализе на протяжении долгого времени (хотя, как я уже говорил, было сделано много хорошего и наблюдался длительный, постоянный прогресс)[25].

Я хочу дать более поздние детали, связанные с тем случаем в пятницу. Придя в следующий понедельник, он сказал мне, что болен. Я был уверен, что он просто подхватил инфекцию, и напомнил ему, что его жена должна бы тоже заболеть на следующий день; так и случилось. Тем не менее, он призывал меня проинтерпретировать эту болезнь, начавшуюся в субботу, как будто это была психосоматика. Он пытался объяснить мне, что ночью в пятницу у него был секс с женой, который принес удовлетворение, а значит, в субботу он должен был чувствовать себя лучше, но вместо этого он заболел и ему было плохо. Я смог все же отойти от физического недомогания и поговорить о несоответствии между болезнью и сексом, который, как он чувствовал, должен был иметь целительный эффект. (Действительно, он мог сказать так: «У меня грипп, но несмотря на это я сам чувствую себя лучше».)