Исходным пунктом развития событий в повести является разговор игроков, которые провели всю ночь за картами у конногвардейца Нарумова. Они рассуждают о риске, удаче, расчете, пересыпая свою речь карточными терминами:
«– Что ты сделал, Сурин? – спросил хозяин.
– Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьешь, а все проигрываюсь!
– И ты ни разу не соблазнился? ни разу не поставил на
В разговор включается граф Томский, рассказавший о событии шестидесятилетней давности: в Париже его бабушка, «la Venus moskovite», проиграла в фараон большие деньги герцогу Орлеанскому. Отказ мужа заплатить ее долг вынудил графиню обратиться к вельможе Сен-Жермену, открывшему ей тайну трех карт, что дало ей возможность отыграться. Так мотив карт приобретает мистический смысл и становится основным двигателем сюжетного действия. В рассказе о Чаплицком этот мотив усиливается таинственной, почти магической «игрой» цифр. Совершенно необъяснимо, почему графиня открыла тайну не своим четырем сыновьям, «отчаянным игрокам», и не своему внуку, а случайному человеку – Чаплицкому, проигравшему «около трехсот тысяч». Но неожиданный дар и баснословный выигрыш не принес ему счастья: Чаплицкий промотал миллионы и умер в нищете.
Процесс карточной игры, описанный в заключительной части повести, неразрывно связан с азартом, нервным напряжением. Пушкин использует этот мотив, чтобы выявить социальную сущность русского общества первой половины XIX века, определившую отношение к игре. Для дворянина XVIII в. карты являлись забавой, развлечением, но к карточному долгу относились как к «долгу чести». Например, для тех, кто состоял членом Английского клуба в Санкт-Петербурге, главным позором было занесение фамилии на черную доску за неплатеж проигрыша в срок. Для честолюбца, разночинца Германна, человека XIX века, одержимого манией богатства, карты – это средство обогащения, жизненного успеха. В начале повести он только следит за игрой, объясняя это тем, что «не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Рассказ Томского является своеобразным катализатором: Германн готов использовать любые средства, чтобы овладеть тайной трех карт, особенно после сна о фантастическом выигрыше: «… ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман». Одним из таких средств становится бедная воспитанница графини Лиза. Проникнув с ее помощью в спальню графини, Германн то взывает к ее состраданию и великодушию, то умоляет «всем, что ни есть святого в жизни», то встает на колени. Когда все его усилия остаются бесплодными, он прибегает к помощи пистолета, что приводит к трагическому концу. Раскрытие тайны трех карт связано с фантастическим: Германну является призрак графини. Открыв ему долгожданную тайну, она требует соблюдения трех условий: не ставить более одной карты в сутки, не играть больше «во всю жизнь» и жениться на ее воспитаннице.
Игра, которая должна осуществить желаемое, уподобляется поединку, но люди в нем сражаются не за честь, а за богатство: «Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом». Однако вместо ожидаемого туза выпадает карта меньшего достоинства – пиковая дама. Германну почудилось, что она «прищурилась и усмехнулась» как знак тех таинственных, мистических сил, которые управляют случайностями. Крушение всех надежд героя, связанных с выигрышем, привело его к сумасшествию: Германн «сидит в Обуховской больнице в 17 нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: – Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..». Как отметил Пушкин в своем дневнике 7 апреля 1834 года, ставка на три карты вошла в моду: «Игроки понтируют на тройку, семерку и туза».