Игра Канарейки (СИ)

*Bloede aep arse! – Какое-то жуткое эльфячье ругательство. Что-то про «старую» и «жопу».

========== XL. Обман ==========

Жить надо так, будто нет никакого завтра.

Ольгерд фон Эверек

На краю леса, возле которого Канарейка и Ольгерд вышли на берег, стояла старая рыбацкая лачуга. Её крыша была похожа на одну сплошную дыру, а от пола и вовсе осталась всего пара досок, но у неё всё же было одно неоспоримое преимущество – стены. Свежий вечерний бриз пробирал до костей, и мокрая холодная одежда тоже не способствовала тому, чтобы согреться.

Атаман и эльфка нанесли сухих веток и прутьев, сложили костёр на земле прямо внутри лачуги и стали пытаться добыть огонь. Канарейка чиркала огнивом дрожащими руками, а Ольгерд старался сообразить что-то с помощью магии. Но получался у него только сине-зелёный огонёк, который едва ли причинил бы вред хоть какому-нибудь дереву.

Наконец огниво дало скудную искру, и, приложив к этому порядочно усилий, они всё же добились жаркого пламени.

Отяжелевший от воды кунтуш тут же полетел на доски, вслед за ним – рубаха и сапоги. Атаман остался в одних штанах, сидел опасно близко к огню, ничуть не боясь обжечься. Канарейка задумалась на мгновение, но всё же решив, что не собирается коченеть в мокрой одежде, тоже принялась раздеваться.

Оставшись в одной нижней рубахе, эльфка устроилась спиной к огню и принялась выжимать волосы, глядя в землю. Почувствовала на себе взгляд атамана. Мокрая льняная рубаха определённо не скрывала всего, что стоило бы скрыть.

– И чего ты там не видел?

Ольгерд хмыкнул, убрал с лица налипшие мокрые волосы.

– Да вот мне и самому интересно.

Канарейка развернулась, протянула руки к огню, пытаясь согреться. Её колотило.

Ледяная вода Понтара никогда толком не прогревалась, даже летом, а в этом Блатхе, скудном на тёплые деньки, только седьмицу назад с берегов сошёл лёд.

Атаман привстал, расправил кунтуш, на котором сидел. Кивком головы позвал Канарейку сесть рядом. Она прикусила губу, поднялась неуверенно и примолстилась рядом с Ольгердом. Тот положил ей руку на плечо, притянул ближе к себе так, будто это было обычным делом.

Они сидели так молча, пытаясь согреться. Кожа Ольгерда была горячей. Пальцы Канарейки – холодными.

Вдруг в каком-то порыве атаман обнял эльфку, аккуратно, будто она была стеклянной, прижал к своей груди. Выдохнул ей в макушку. Этот порыв странной обжигающей нежности со стороны Ольгерда был странен и даже почти испугал Канарейку.

Так они сидели несколько слишком, просто невозможно приятных тихих минут. Только потрескивал огонь, да вдруг поднявшиеся волны бились о берег.

Ольгерд и сам отвык от этого, он не знал, что до сих пор может испытывать что-то подобное. Будто он всё ещё зелёный мальчишка, впервые притронувшийся к соседской девочке. Можно было бы убедить себя, что это просто жар, что он уже успел подхватить какую-то лихорадку, пока болтался в ледяной воде, но это было бы обманом.

– Я знаю, как можно согреться по-другому, – прошептал Ольгерд.

Этой, по сути мерзкой клишированной фразой, вычитанной из бессмысленных пикантных книжонок, атаман хотел разрушить маленькое чувство, пригревшееся у их ног будто маленький зверёк.

Но почему-то не сработало. Канарейка повернулась к нему лицом, легко и нежно коснулась губами его губ. С трепетом, бьющимся в груди словно птица, боясь спугнуть осторожного зверька, атаман провёл руками по плечам эльфки. Она подняла на него взгляд огромных серых глаз, которые не могли принадлежать такому юному телу – в них было много боли, смертей, мыслей.

Ольгерд сдерживал себя, старался быть осторожным и ласковым. Рыжие отблески огня трепетали на коже, испещрённой шрамами. Розовое небо потемнело, стало быстро чернеть, оно будто пробуждалось от дневного сна, один за другим открывая глаза-звёзды.

Эльфка молчала. Он медленно гладил её, будто не решаясь притронуться, целовал её спину, гладил волосы и мягко касался груди.

– Ты урод, Ольгерд, – выдохнула Канарейка. – Кого ты сейчас жалеешь?!… Меня?.. А перед нильфом горазд хвастаться, как оттрахал меня всюду?! Так давай уже!

Она злилась, брала его на слабо, и он с каким-то сатанинским азартом и удовольствием купился. Понял это он нескоро, уже потом, в который раз прокручивая в голове ту ночь, пытаясь осознать, что же он тогда испытывал.

Он резко перевернул её на спину, сомкнул пальцы на тонкой бледной шее. Она с вызовом посмотрела ему в глаза, оскалилась.

– Ты – психованная сука, – слишком мягко для таких слов сказал Ольгерд.

– Ты тоже, атаман. – Канарейка на мгновение отвела взгляд, а затем обхватила его шею руками и притянула ближе к себе.

– Я люблю тебя. А ты люби меня.

Подмывало едко поправить, подколоть её. Но сделать это хотелось меньше, чем её. Сердце осело в груди тяжёлым булыжником, выжженные чувства напомнили о себе. Он любил её. Любил столько, сколько мог продержаться, чтобы сердце не пошло трещинами.

У них было мало времени. И за это время им нужно было пройти через всё то, чего их лишили обстоятельства и судьба.