Игра Канарейки (СИ)

Первой как раз и были Канарейка, Элихаль, Хаттори, Биттергельд, Фиакна и Эльза. За их столом говорил только гном, всё больше обращался к Эльзе, пытаясь всяческими способами намекнуть «кабанихе», чтобы та обратилась за помощью к своему атаману. Для семьи Канарейки не было секретом, как тяжело она стала относиться к убийствам. Они все были этому исключительно рады, а этот Фиакна норовил всё испортить. Канарейка слишком долго шла по этому пути, слишком долго пыталась с него наконец свернуть. И теперь, когда у неё появилась такая возможность, всё снова могло покатиться к чёртовой матери.

За вторым столом, притягивающим всеобщее внимание всех вечерних посетителей «Хамелеона», сидела пепельноволосая девушка с чудовищным шрамом на щеке, которая могла бы напомнить Канарейке Геральта, если бы та не сидела к ней спиной. Рядом хлебал из огромной кружки рыжий краснолюд, который травил какую-то байку, сопровождая её громким раскатистым хохотом. За этим же столом сидела белокурая девушка в сценическом трубадурском костюмчике и берете с пером. Рядом со столом вертелся мужчина в расшитой фиолетовой курточке, крутил в руках лютню и ластился к блондинке.

Канарейка выдохнула, поставила наконец свою кружку на стол и отвернулась к окну.

– Что же с тобой случилось? – тихо спросил Фиакна, до этого изображавший полное отсутствие.

– В каком смысле?

Канарейка даже не повернулась к нему.

– Я помню оксенфуртскую Канарейку другой. Помню, когда она пришла на ковёр к Кровавому Геворгу, который лет восемьдесят назад был здесь королём преступного мира.

Канарейка молчала.

– Я тогда был у него посыльным, работал за еду. Он очень долго меня проверял. А тебя нанял сразу.

– Это ты так думаешь, – шикнула эльфка. Ей не хотелось вспоминать то время. И уж тем более – оправдываться перед этим борцом за справедливость.

Со второго этажа спустился ведьмак. Он приехал в «Хамелеон» сразу после заказа, как только услышал, что Цири в Новиграде, наконец прилично умылся, побрился и переоделся в чистую рубаху.

Мужчина в фиолетовой курточке, завидев ведьмака, воскликнул:

– Геральт! Мы как раз хотели показать наш новый с Присциллой дуэт, ты обязан это выслушать!

Блондинка улыбнулась ведьмаку, встала с лавки с неохотой:

– Я не уверена, что мой голос уже в порядке.

– Твой чудесный голосок – лучшее, что мне приходилось слышать в жизни! – воскликнул мужчина в курточке и поцеловал Присцилле руку.

– Ты всем так говоришь? – засмеялась она.

– Что ты, душа моя! – воскликнул тот и повёл Присиллу к сцене.

– Садись, дружище! – рыжий краснолюд хлебнул из своей великанской кружки и подвинулся на лавке.

– Как дела на тракте, старый ведьмак? – озорно спросила девушка с пепельными волосами.

– Как-как, – засмеялся краснолюд. – Геральт наверняка опять во что-нибудь вляпался!

– Не будем об этом говорить, – сказал ведьмак, присаживаясь. И тут же заметил знакомый профиль. Канарейка отрешённо глядела в окно, изредка что-то резко отвечая эльфу, сидевшему рядом. Единственному не знакомому Геральту среди её спутников. Все сидели, понурив головы и были излишне серьёзны для компании, пришедшей вечером в корчму.

– Дорогие гости! – звучным голосом обратился мужчина в фиолетовой курточке. – Я – хозяин сего прекрасного заведения, Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф… Более известный среди ценителей музыки как Лютик!

Лютик сделал паузу, ожидая, пока аплодисменты утихнут, и продолжил:

– А это очаровательное создание – Присцилла, известная как Уточка Цираночка, наконец вернувшаяся к искусству после продолжительного перерыва!

Канарейка повернулась к сцене.

– Сегодня мы представим нашу первую совместную работу, – улыбаясь, добавила Присцилла. Канарейка помнила её голос и знала, что с ней год назад случилась трагедия. Шрам на шее прикрывал цветастый платок, но голос, конечно, стал несколько ниже.

Лютик начал играть незамысловатую мелодию, Присцилла подхватила, стала наигрывать другой мотив, органично вплетающийся в общую мелодию.

Петь начал Лютик.

Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай,

Когда б за край – иди, прощай и помни обо мне!

Как близко край – а там туман,

Январь хохочет, вечно пьян,

Я заключен, как истукан, в кольце его огней.

Он пел необыкновенно глубоким, переливистым голосом. Раньше Канарейка не помнила за бардом такого. Похоже, Присцилла даром времени не теряла.

Она и подхватила второй куплет:

Забудь о том, о чем не знал, забудь мои слова,

Не мной не сказаны слова, и ты о них забудь,

А там за краем рыщет тьма,

Как никогда, близка зима,

И тень твоя, мою обняв, уходит снова в путь.

Канарейка слушала их, и чисто профессиональный интерес с невероятной быстротой сходил на нет. Она не могла относиться к этому отрешённо. Почему-то слова казались ужасно личными, каждое царапало, калечило сердце. Канарейка впилась ногтями в столешницу. Фиакна удивлённо глянул на неё.

Дальше Лютик и Присцилла пели вместе. Их голоса были прекрасны. Канарейка правда так считала – только что-то прекрасное может заставить чувствовать.

Когда средь угольев утра ты станешь мне чужой,

Когда я стану и тебе чужим, моя душа:

Держись за воздух ледяной,