Игра королей

— Не советую вам шевелиться, господа, — изысканно-любезно проговорила Тара Одинцова. — Хампти и Дампти[8] не любят чужих и не понимают шуток. И они существенно быстрее любого человека. Если им не понравится ваше поведение, вся королевская конница и вся королевская рать будут собирать по кускам вас, а не их. Не думаю, правда, что соберут все: малыши постоянно голодны. Они ведь еще растут… дорогой, ты в порядке?

— Кто тебе позволил вернуться домой?! — взорвался Одинцов, пряча облегчение за вспышкой гнева.

— Прости, — голоском случайно напроказившей пай-девочки отозвалась любящая супруга. — Я больше не буду. Не ругай меня при посторонних, хорошо? Избавимся от… гм… гостей — все на твое усмотрение. И уйди, пожалуйста, с линии огня.

Сержант легко — нет, ну вы видели «инвалида»?! — скользнул мимо застывших контрразведчиков, проверил, судя по звуку, поданное оружие и уже вполне мирно произнес:

— Не буду ругать. И наказывать не буду.

— Как?! — теперь в голосе женщины слышалось разочарование. — Не будешь наказывать? Ну вот, я-то надеялась… можно сказать, все для этого сделала… а ты… медведь он и есть медведь. Лесной новоросский обыкновенный.

Впрочем, изображать обиженную кокетку хозяйке дома быстро надоело, и она деловито поинтересовалась:

— Кстати, а что тут творится?

— Эти господа желают получить информацию по некоторым моментам, касающимся Марии Александровны.

— Гамильтон?

Угол зрения был неудачным, но Лукошников все же увидел, как нарочитая расслабленность жены Одинцова сменилась исключительной собранностью.

— Угу, — угрюмо подтвердил сержант.

— Та-ак, — протянула женщина с явственно различимой угрозой. — Ну-ка, погоди. Сейчас все будет.

Что происходит, кап-три не очень-то понимал: по оперативным данным, Тара Этель Донован, мягко говоря, не слишком любила Мэри Александру Гамильтон. Что-то, очевидно, изменилось, но что? Тем временем госпожа Одинцова проделала короткую манипуляцию с браслетом, несколько секунд ожидания — и она отрывисто заговорила на кельтике, акцентируясь на каждом слове и рубя фразы, как топором:

— Добрый день, сэр. Да, код «ноль двадцать два-плюс». Заявились какие-то двое, представились… Тед?

— Сотрудниками имперской флотской контрразведки, — с готовностью подсказал Одинцов.

— Сотрудниками имперской флотской контрразведки. Задавали вопросы о Гамильтон. Хамили, угрожали Теду, мне и детям… да, сэр.

Должно быть, она передала сигнал с наручного коммуникатора на стационарный, потому что в воздухе развернулся виртуальный дисплей, с которого на Лукошникова и Малыгина на редкость злобно воззрился седой тип с резкими чертами лица, чью более чем внушительную нижнюю челюсть обнимали роскошные бакенбарды.

— Хамили, значит, — негромко выговорил он. — Угрожали. Гражданке Бельтайна. В ее же собственном доме. На моей земле. Ну-ну. Ты патруль вызвала?

— Так точно, сэр.

— Когда прилетят — пусть упакуют этих красавцев и доставят ко мне в офис. Разберемся, что это за контрразведка такая.

— Но, господин… — попробовал возмутиться Лукошников.

— Морган. Полковник Морган.

— Господин полковник, наши полномочия…

— Я ничего не знаю о ваших полномочиях. Поскольку вы не сочли нужным представиться официальным лицам, у меня есть все основания считать ваши документы поддельными. Пока не доказано обратное — вы арестованы. Особо отметь патрулю, Тара — чтобы никакой связи. Вообще никакой. При попытке сопротивления не церемониться. И вот еще что… кто с ними разговаривал? Ты или Тед?

— Я, сэр, — вступил в разговор Одинцов. — Я свяжусь с Марией Александровной.

— И как можно быстрее, — подвел черту седой.

Совещание грозило перерасти в перепалку. Обычно такое развитие событий Павлу Варнавскому даже нравилось, но сегодня все шло наперекосяк. Сколько-нибудь существенных сдвигов не было, Мария Александровна Корсакова по-прежнему представала со всех точек зрения чуть ли не святой. Впрочем, кое-где и…

— Да вы сами полюбуйтесь, Павел Иннокентьевич! — горячился только что вернувшийся с Кортеса Армен Саркисян.

Полюбоваться было на что. Как было известно Варнавскому (теперь известно; пришлось узнать), католическая церковь почитала среди прочих образ Девы Марии Над Звездами, считавшейся, наряду со святым Николаем, покровительницей тех, кто путешествует по Вселенной. Ее храм был в каждом космопорте, входящем в католическую зону влияния. Часовня — на каждой станции. Алтарь или хотя бы образ — на каждом корабле. Каноническим считалось изображение стоящей Богородицы, держащей в протянутых ладонях спираль Галактики.

И вот теперь снимок одного из таких изображений (а именно статуи Пресвятой Девы), сделанный Саркисяном в храме космопорта континента Жезл на Кортесе, красовался на экранах перед Варнавским и всеми участниками совещания. Изображение как изображение. Если бы не лицо. Сосредоточенное, строгое, без малейшего признака благостного умиления, столь характерного для общепринятого стандарта. И очень, очень знакомое. Молодец, Саркисян, заметил. Умение отделять суть от антуража дорогого стоит.