Игра Льва

Сатеруэйт с благоговейным трепетом уставился на самолет, словно это был ангел, который сейчас возьмет его за руку и унесет в небеса. Все молчали, наблюдая за Биллом, завороженным видением из прошлого. Глаза Сатеруэйта затуманились.

— Я назвал его в честь своей жены, — с улыбкой сообщил Маккой.

Асад Халил тоже уставился на самолет, в его памяти всплыли свои воспоминания.

Наконец Сатеруэйт подошел к самолету и дотронулся до фюзеляжа. Затем обошел машину кругом, касаясь пальцами алюминиевой обшивки. Глаза его внимательно рассматривали каждую деталь стройного, безупречного тела самолета. Он посмотрел на Маккоя и сказал:

— Мы ведь летали на них, Джим. Действительно летали.

— Да, летали. Миллион лет назад.

Асад Халил отвернулся, делая вид, что его растрогал момент встречи однополчан со своим прошлым, однако на самом деле они интересовали его только в качестве будущих жертв.

Он слышал, как мужчины разговаривают, смеются, слышал слова, вызывавшие у них веселье. Он закрыл глаза, и в памяти возникла картина: эта ужасная боевая машина, из хвоста которой вырывается красное пламя, мчится на него, словно демон из ада. Халил попытался выбросить из памяти, что в тот момент он напустил от страха в штаны, однако воспоминания были слишком сильны, и он позволил им захлестнуть его, понимая, что его унижение будет отомщено.

Услышав, что Сатеруэйт зовет его, Халил обернулся. Возле фюзеляжа со стороны пилота уже стоял подвижный алюминиевый трап.

— Вы можете сфотографировать нас в кабине? — спросил Сатеруэйт.

Именно эту мысль и вынашивал Халил.

— С большим удовольствием.

Джим Маккой первым поднялся по трапу. Фонарь кабины был поднят, и Маккой пробрался на правое кресло офицера управления системами огня. За ним поднялся Сатеруэйт и, очутившись в кресле пилота, издал радостный вопль:

— А-а-а! Я снова в седле. Смерть арабам!

Маккой бросил на него неодобрительный взгляд, но это не испортило отличного настроения Сатеруэйта.

Асад Халил тоже поднялся на трап.

— Эх, стрелок, — обратился Сатеруэйт к Маккою, — лучше бы в тот день рядом со мной сидел ты, а не Чип. Он только и умеет, что трепаться без остановки. — Он потрогал рычаги и загудел, имитируя шум двигателя. — Первая, огонь! Вторая, огонь. — Сатеруэйт расплылся в улыбке. — Эй, а я помню все процедуру запуска, как будто делал это только вчера. Могу поспорить, что вспомню и перечень контрольных проверок перед взлетом.

— Не сомневаюсь, что вспомнишь, — польстил Маккой другу.

— Отлично, стрелок, я хочу, чтобы ты сбросил бомбу на палатку, в которой гребаный Каддафи трахает верблюда. — Сатеруэйт заржал во всю глотку.

Джим Маккой посмотрел на мистера Фанини, который стоял на верхней ступеньке трапа. Джим виновато улыбнулся гостю и снова пожалел о том, что Сатеруэйт пришел к нему не один.

Асад Халил вскинул фотоаппарат и навел объектив на сидевших в кабине.

— Готовы?

Сатеруэйт усмехнулся, глядя в объектив. Халил принялся щелкать, пока Маккой, которому надоели ослепляющие вспышки, не крикнул:

— Эй, ну хватит…

Асад Халил убрал в чемодан фотоаппарат и вытащил из него пластиковую бутылку, которую прихватил в мотеле «Шератон».

— Еще всего парочку снимков, джентльмены.

Маккой заморгал, чтобы зрение восстановилось после вспышек, и посмотрел на гостя. Пластиковая бутылка не вызвала у него никаких подозрений, однако насторожило странное выражение лица мистера Фанини.

— Значит, джентльмены, вы с удовольствием вспоминаете бомбардировки? — спросил Халил.

Маккой ничего не ответил.

— Да, чертовски хорошо повеселились, — крикнул Сатеруэйт. — Эй, мистер Фанини, заберитесь на нос и снимите нас оттуда.

Халил и не подумал выполнить его просьбу.

— Ладно, Билл, вылезаем, — сказал Маккой.

— Оставайтесь на месте! — крикнул Халил.

Маккой уставился на Асада Халила, и внезапно у него пересохло во рту. Где-то в самых отдаленных уголках сознания он знал, что этот день придет. И вот он пришел.

— Перекатите трап на другую сторону и сделайте несколько снимков оттуда, — продолжал давать указания Сатеруэйт. — А потом мы еще снимемся на земле возле самолета…

— Заткнись! — рявкнул Халил.

— Что?

— Я сказал, заткнись.

— Эй, какого черта… — Сатеруэйт изумился, увидев направленное на них дуло пистолета.

— Ох, Господи… нет… — прошептал Маккой.

Халил улыбнулся.

— Значит, мистер Маккой, вы догадались, что я не торгую брезентом. Да, я изготавливаю саваны.

— Ох, Матерь Божья…

Билл Сатеруэйт, похоже, ничего не понимал. Он посмотрел на Маккоя, затем на Халила, пытаясь понять, что они знают такое, чего не знает он.

— Что происходит?

— Билл, помолчи, — прошептал Маккой и обратился к Халилу: — Здесь полно вооруженных охранников и камер слежения. Если вы сейчас же уйдете, то я не стану…

— Молчать! Говорить буду я, и обещаю, разговор будет коротким.

Маккой промолчал. Билл Сатеруэйт тоже ничего не сказал — похоже, до него кое-что стало доходить.

— Пятнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года я был мальчишкой и жил со своей семьей в местечке под названием Эль-Азизия, которое вы оба прекрасно знаете.

— Вы там жили? В Ливии? — изумился Сатеруэйт.