Если записка пролежала нетронутой столько сотен лет, значит, посылка так и не была доставлена. Видимо, лютая тварь напала на место, откуда Нильс собирался отправить шкатулку, убив и его, и всех вокруг. Но музыка Зверя не интересовала, так что открыть шкатулку он не потрудился и просто бросил ее к другой добыче.
Значит, Барс все-таки слышал его, – недаром шкатулка с цветком оказалась прямо у Эдварда под ногами. Генри погладил красные лепестки. Единственная награда, которой он хотел, сама пришла к нему, и, несмотря на все, что произошло, в этот момент он понял, что такое счастье. Он собирался уже разбить цветок о свою грудь – и замер.
Эдвард возился у его ног и тряс замолчавшую шкатулку. А что, если… Генри не был уверен, что получится, но не мог больше выкинуть эту мысль из головы. Он сел напротив Эдварда и сжал его плечо, чтобы не вертелся.
Главное – не передумать.
– Если не выйдет, мы хотя бы попытались, так? – пробормотал Генри и разбил цветок о его грудь.
Несколько осколков упало вниз, остальные тут же впитались в ткань куртки, легко, будто превратились в воду. Генри закусил костяшки пальцев. У него было чувство, что он совершил самый глупый поступок в своей жизни. Никто ведь не говорил, что цветок памяти отменяет действие цветка забвения, никто вообще, скорее всего, не расходовал их на одного человека. Каким надо быть идиотом, чтобы лишиться всего, о чем мечтал, ради слабой надежды на то, что…
Эдвард посмотрел на шкатулку. Потом на Генри, по-прежнему сжимавшего его плечо.
– Руки свои от меня убери! – прошипел Эдвард и всем телом дернулся назад, выронив шкатулку. – Что здесь вообще происходит?
Генри издал короткий, отрывистый звук, сам не понимая, смех это или стон облегчения. В груди у него вспыхнуло яркое, великолепное ощущение триумфа. От убийства Зверя он такого не чувствовал. В том, чтобы уничтожить живое существо, способное говорить и мыслить, нет ничего приятного, это охота, вынужденная мера, а сейчас это было как будто убийство наоборот. На лице Эдварда медленно проступало потрясение – он, кажется, вспомнил, как провел последний час, и Генри засмеялся в голос, уронив руки между колен. Эдвард всегда легко краснел, и от злости, и от стыда, но сейчас он мгновенно и полностью залился таким багровым цветом, какого Генри вообще никогда не видел на человеческом лице.
– Позорище, – простонал Эдвард, обхватив свой стриженый череп, а потом резко выпрямился, будто что-то вспомнил. – Где твой отец? Я слышал, как ты на него кричал, но, боюсь, был слишком занят… чем-то тут. – И, подобрав господина Теодора, мрачно сунул его в карман.
Генри не хотелось об этом говорить, но если он чему и научился за последнее время, так это тому, что от секретов становится только хуже.
– Помнишь свой сон про Барса? – скрепя сердце начал он и рассказал обо всем, что произошло.
Эдвард молча выслушал, глядя на Генри непонятным, беспокойным взглядом. Генри ждал гнева, возмущения, ужаса, – хоть чего-то из того, что можно ожидать, когда рассказываешь, как упустил своего отца-преступника вместе с предметом, который сулит пока непонятные, но определенно большие неприятности. Эдвард только прокашлялся и сказал такое, что Генри понял: кажется, все эти приключения не прошли даром для его способности соображать.
– Думаю, ты сделал, что мог, – проговорил Эдвард, обхватив разодранный локоть. Рукав у него уже давно потемнел от крови, но, видимо, последнее время Эдвард был настолько не в себе, что даже про боль забыл.
Сказать больше было нечего, и Генри пошел туда, где лежала Лотта. Все это время он старался обходить ее тело как можно дальше, но больше тянуть было нельзя. Эдвард говорил, что мертвых людей зарывают в землю в специальном месте, а значит, Лотту нужно отсюда забрать. Переступая через птичьи тельца, он подошел к Лотте и вгляделся в ее лицо.
– Я смогу. Она не настоящая, – тихо проговорил он, чтобы Эдвард не услышал и не посмеялся над тем, что он боится мертвой девушки, никак не способной сделать ему что-нибудь плохое. – Настоящая – это та, которую я помню. Мама сказала, память – тоже волшебство.
Генри заставил себя поднять тело на руки и, стараясь на него не смотреть, пошел к выходу из пещеры.
– Он завален, если ты не заметил, – устало сказал Эдвард. – Мы тут замурованы. Такие камни не убрать.
– Нам и не придется.
Генри аккуратно опустил Лотту на землю и снял перчатку. Ощущение победы все еще наполняло его до краев, и он чувствовал: сейчас огонь его не захватит, даже если он решит уничтожить всю гору целиком. Генри приложил руку к камням, чувствуя, как вокруг расползается тепло. Пепел проглатывал валуны один за другим. Когда выход был свободен, Генри спокойно надел перчатку, поднял Лотту и зашагал вперед.
– А сокровища? – растерянно спросил Эдвард.
– Думаю, они принадлежат Зверю, – ответил Генри, не оглядываясь. – Чем больше заберем, тем больше он награбит в следующий раз, чтобы восполнить потерю. То, что было нужно, мы уже взяли.