После этого однажды вечером на улице два господина, представившиеся сотрудниками Ведомства по охране конституции, заговорили с Виландом и предложили ему следовать за ними. Автомобиль подвез их к одному из отелей Кёльна, где они представились как Клюге и Тапперт. Опуская некоторые подробности, я могу раскрыть, что Клюге и Тапперт были оперативными псевдонимами, соответственно, Клауса Курона и Ханса-Йоахима Тидге, и таким образом началась в высшей степени сложная интрига двойного и тройного шпионажа.
Оба высокопоставленных чиновника Ведомства по охране конституции потребовали от Виланда под угрозой длительного тюремного заключения стать двойным агентом и работать на их организацию. Из страха он согласился, после чего они пошли с ним вместе на его квартиру и скопировали шифровальные документы, что дало им возможность слушать все радиопередачи, которые для него вещала наша разведка.
Однако им не могло прийти в голову, что Виланд во время ближайшей поездки в Берлин уже в качестве двойного агента Ведомства по охране конституции (псевдоним Кайль) первым делом расскажет обо всей этой истории своему ведущему офицеру в нашей службе. Перевербовка длилась недолго. Виланд (он же Кайль) стал тройным агентом.
Ведомству по охране конституции, несомненно, было настолько важно иметь новую связь внутри нашего Главного управления разведки, что Виланду — дабы не возбудить у нас недоверия — сообщили из самых доверительных данных (NADIS) компьютерной программы по учету лиц более тысячи позиций, содержащих подлинные даты и имена граждан ФРГ, включая и те данные, под которыми велись их досье в Ведомстве по охране конституции. Среди этих лиц числились чиновники министерств, ведущие сотрудники правительственных учреждений и даже лица, которые находились под подозрением в шпионаже в пользу ГДР или других восточных служб, кроме того, мы были информированы обо всех сотрудниках Ведомства по охране конституции, которые надзирали за телефонами и почтовыми отправлениями. Эти действия превосходили все допустимые нормы. В 1990 году Виланд был арестован и осужден. Я увидел его вновь в 1993 году, когда он, доставленный из заключения, выступал свидетелем на моем процессе.
Таким образом сложились в высшей степени гармоничные отношения между Ведомством по охране конституции и нашей разведкой, хотя кёльнской службе об этом было неизвестно. Это продолжалось до тех пор, пока однажды летом 1981 года неизвестный не положил в почтовый ящик нашего постпредства в Бонне объемистый почтовый конверт. В конверте находилось письмо руководителю IX отдела моей службы — внешней контрразведки, постоянно действующей против западных служб, и купюра в 20 марок, номер который был явно предназначен для будущего кодового ключа.
Отправитель представился как сотрудник секретной службы и изъявил готовность за 150 тыс. немецких марок, а также за ежемесячное вознаграждение в размере его двойного жалованья в Ведомстве по охране конституции активно работать на нас в роли “крота”. Письмо было написано от руки прописными буквами. В качестве своеобразного аванса-приманки неизвестный сообщил нам о планировавшейся в Вене акции против ведущего офицера нашего сектора НТР.
Мы сравнили этот почерк с тем, которым была написана записка, переданная нам Виландом после одной встречи со своим западным начальником Клюге. Не было никакого сомнения в том, что это тот же почерк. Клаус Курон, который в Ведомстве по охране конституции вел дело Кайля, добровольно предложил себя нашей службе. Но до той поры, пока он не демаскировал себя на встрече в Вене, должен был пройти еще почти целый год, поскольку как мы, так и Курон соблюдали все меры предосторожности, чтобы в конце концов не оказаться в дураках. Даже само решение послать в Вену, буквально кишевшую агентами всевозможных секретных служб, ведущих офицеров нашей службы далось нам нелегко. Что, если вдруг мы не найдем нового сотрудника, а потеряем своих старых сотрудников?
Человек, который условился встретиться в Шенбруннском парке с Карлом-Кристофом Гроссманом и Понтером Нельсом, ведущими офицерами нашего IX отдела, без околичностей представился Клаусом Куроном и открыто рассказал о своем положении, своих функциях и причинах, побудивших его предать свое ведомство. Его карьера застыла на мертвой точке, самолюбие было ущемлено, зарплаты едва хватало на жизнь без забот, но оплатить учебу своих сыновей он уже был не в состоянии. С горечью Курон говорил о реальной социальной ситуации в стране, где равные права граждан гарантированы только на бумаге, а в действительности всем, кто выбился из низов, все время создаются препятствия, в то время как ленивым сыновьям богачей неприкрыто помогают и протежируют.