Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

Летом 1942 года я получил загадочную телеграмму за подписью “ИККИ, Вилков”, иными словами, “Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала, Вилков” или, что то же, телеграмму из Коминтерна, подписанную заведующим отделом кадров Исполкома. В ней мне было предложено оставить учебу, при необходимости с помощью Центрального Комитета Коммунистической партии Казахстана, и приехать в столицу Башкирии Уфу. В начале осады Москвы в Уфу были эвакуированы как руководящие органы Коминтерна, так и заграничное руководство Коммунистической партии Германии.

В Уфе все происходило очень конспиративно. Еще в день приезда меня отправили дальше, на этот раз пароходом, в расположенную ниже по реке Белая деревню Кушнаренково, там находилась школа Коминтерна, в которой мне предстояло учиться. Я понял, что на эту учебу меня направила партия, чтобы позже заслать в Германию для подпольной борьбы против нацистской диктатуры.

В школе все было еще более конспиративно, чем в Уфе. Каждый из нас получил псевдоним, нам строго напоминали о необходимости обращаться друг к другу только по новым именам, хотя многие из нас были знакомы еще в Москве. Я был назван Куртом Ферстером, и все происходившее очень волновало меня.

Для подготовки к будущей нелегальной работе нас обучали обращению с ручным огнестрельным оружием, со взрывчатыми веществами и ручными фанатами и преподавали “технику конспирации”, чтобы мы могли возможно дольше осуществлять свою подрывную деятельность в тылу врага и не быть раскрытыми.

Несмотря на строгую дисциплину мы, курсанты, сдружились в немногие свободные часы. Я не только познакомился с прелестной Амайей, дочерью легендарной Долорес Ибаррури, и сыновьями Тито и Тольятти, но и влюбился в Эмми Штенцер, дочь депутата рейхстага Франца Штенцера, убитого в 1933 году в Дахау. Мы все дрожали, как в лихорадке, ожидая возможности — подобно ровесникам, находившимся на фронте, — бороться с фашизмом не щадя своей жизни и победить его. Мы мечтали о будущем справедливом обществе, в котором каждый был бы социалистом по собственным убеждениям, а не из оппортунизма или, тем более, по принуждению.

Интернационализм, в атмосфере которого мы жили в школе, во многом определил образ моих мыслей. Поэтому позже я никогда не мог понять националистические проявления в социалистических странах — ведь они резко противоречили всему тому, чему нас учили в школе Коминтерна, всей теории научного социализма. Часто мы, смертельно уставшие курсанты, поздно вечером сидели над книгами, преисполненные энтузиазма и идеализма. Многие мои сокурсники, как и я, стали убежденными коммунистами под воздействием родительского дома и школы. Конечно, среди нас считалась запретной литература, объявленная антисоветской или троцкистской, но мы, тем не менее, были не усердствующими догматиками, а любознательными и открытыми людьми, которые дискутировали о Боге и мире.

Внезапно нас грубо пробудили от мечтаний о будущем, сообщив 16 мая 1943 г. о роспуске Коминтерна и его школы, потому что различия “между странами, находящимися под игом нацистской тирании и свободолюбивыми народами”, стали непреодолимыми. Действительная причина состояла в том, что Сталину пришлось уступить давлению западных союзников, для которых Коминтерн стал бельмом на глазу. Нам объяснили, что теперь мы не будем сброшены с парашютом в Германии, нам предстоит работать только там, где действуют Советская Армия и партизаны. Многие годы спустя я узнал, что те, кто закончил школу раньше, были схвачены гестапо по прибытии в Германию и казнены, так как абвер расшифровал их радиокоды. Их судьба побудила заграничное руководство КПГ больше не посылать молодых людей на верную смерть, и это, несомненно, спасло жизнь большинству из нас. Но мои друзья по школе Йозеф Гифер и Рудольф Гюптнер погибли, выполняя задания в Польше.

Меня вместе с некоторыми сокурсниками руководство партии вызвало в Москву. Мы входили в узкий круг тех, кого намечалось использовать в Германии после войны. Так как мой отец был известным писателем, мне дали работу диктора и комментатора на радиостанции КПГ “Дойчер фольксзендер”. До тех пор я писал мои статьи и работы по-русски, теперь же пришлось учиться письменно излагать свои мысли на родном языке. Став тем временем членом партии, я участвовал в заседаниях, проходивших в знаменитой эмигрантской гостинице “Люкс” в комнате Вильгельма Пика — будущего президента ГДР. Во время этих встреч я познакомился с Вальтером Ульбрихтом, Антоном Аккерманом и другими, кому предстояло через несколько лет оказать самое серьезное влияние на политический облик этого государства.