Игра на двоих (СИ)

— Госпожа Президент, вы никого не оскорбили, вы лишь констатировали факт. Жители Двенадцатого действительно чересчур пугливы. Страх действует на них сильнее любой надежды. И у вас не получилось бы запугать их лучше, чем это сделал Кориолан Сноу. В Дистрикте-12 есть только три человека, которые действительно готовы к восстанию, несмотря ни на что — ни на опыт прошлых поколений, ни на возможное несуществование будущих.

— И кто же это?

— Один из них захвачен в плен Президентом. Хотелось бы верить, что он переживет пытки и, впоследствии, выберется из подземелий Капитолия. Второй охраняет Двенадцатый, чтобы в случае нападения суметь вывести из-под удара столько людей, сколько получится, и переправить их в Дистрикт-13.

— А третий?

Улыбка на моем лице становится все шире. Может, я не права, говоря подобное Альме Койн, но меня уже не остановить. Слова сами собой слетают с приоткрытых губ.

— Третий стоит перед вами и расписывается в беспомощности и абсолютной никчемности своих соотечественников. А еще — в своей силе и готовности служить делу революции наравне с вами.

— Назовите имена этих людей.

— Хеймитч Эбернети, Гейл Хоторн и Генриетта Роу.

— Вы забыли Китнисс Эвердин и Пита Мелларка, — протягивает женщина. Она и Плутарх не сводят с меня тяжелых взглядов.

Мне становится неуютно, но я заставляю себя забыть обо всем и собраться с силами. Меня явно испытывают, и я пройду это испытание с честью.

— Не забыла. Они — не повстанцы, а всего лишь их орудия. Китнисс — движущая сила революции, Пит — то условие, при котором, я могу вам это гарантировать, она станет Сойкой-Пересмешницей. Они — наши пешки, так же, как мы когда-то были пешками Сноу.

— Я смотрю, бывшая пешка метит в ферзи, — усмешка на тонких губах Койн придает мне уверенности, и я ухмыляюсь в ответ:

— У нее на то свои причины. Они ведь есть у каждого, кто решает стать частью восстания. У вас, например, — более глобальные, у меня — личные. Но весят они одинаково много. Достаточно для каждой из нас, чтобы рискнуть всем ради победы в этой Игре.

— Тебе известны мои мотивы, девочка?

— Нет. И я вряд ли когда-нибудь спрошу вас о них, ведь это не так уж важно. Если ради них вы готовы подтолкнуть мирных жителей к краю пропасти под названием «гражданская война» и перевернуть весь существующий, когда-то незыблемый, порядок с ног на голову, значит, они действительно того стоят. Как и то, чем руководствуюсь я.

— И ты готова отказаться от всего? От своего народа? От своей Родины?

— Мне все равно с ними не по пути. Я иду своей дорогой и сама выбираю место назначения. Мой путь вот-вот пересечется с вашим. Когда мы встретимся, разве будет иметь значение то, что за плечами у меня и у вас?

— Чего же ты хочешь?

— Немногого. Сохранить жизнь своим родным. Спасти Хеймитча. Убить Сноу.

— Что-нибудь еще?

— Да… Еще одно. Жить.

— Ты думаешь, это немного?

— По сравнению с тем, что хотели бы на моем месте другие, более честолюбивые и амбициозные, например, мировое господство, это сущие мелочи.

В блекло-серых глазах Койн мелькает тревога, а уголки губ чуть подрагивают. Но совсем не для того, чтобы сложиться в улыбку. Словно маска на ее лице треснула, и сквозь равнодушно-мертвую серость одна за одной проступают краски жизни. Лишь много месяцев спустя мне удастся сорвать маску и заглянуть внутрь, в самую глубь темной души этой женщины, и я узнаю, что значили для нее мои ничего не значащие слова.

Плутарх тихо покашливает и выразительно смотрит на настенные часы. Койн моментально забывает о нашем разговоре и возвращается к своим прямым обязанностям руководителя.

— Нельзя терять ни минуты. Нам нужно созвать первый Совет.

— Тогда это будет самый малочисленный Совет за всю его историю, — усмехается Плутарх. — На нем будут присутствовать всего три человека.

— А все остальные? Вы, кажется, говорили о гении из Третьего и нескольких бойцах из дальних Дистриктов?

— Все, кроме нее, — мужчина кивает в мою сторону, — находятся в больничном отсеке.

Койн переводит взгляд на меня.

— Вам везет, мисс Роу. Ни одного серьезного ранения?

— У меня много дел, — парирую я. — Некогда лежать при смерти. Хеймитч в плену, и мне теперь предстоит занять его место.

Да, нагло. Да, дерзко. Но что еще я могу, чувствуя, что для этих людей Генриетта Роу — никто?

Койн и Хевенсби озадаченно переглядываются. Между ними будто происходит мысленный диалог. Или, скорее, дискуссия. На какую-то долю секунды я думаю, что сейчас меня попросят закрыть дверь с другой стороны, и я стану ничем не лучше так презираемого мной мирного населения Дистрикта-12. Но ничего подобного не происходит. Вместо того, чтобы выгнать меня, Президент подходит к одному и рабочих столов, одной рукой разгребает бумажные завалы и достает прибор, смахивающий на наручные часы с большим квадратным циферблатом и коротким ремешком.