Игра на двоих (СИ)

— Да. Ты, наверное, видела их, когда приходила в лабораторию.

Я только киваю в ответ. Запертые шкафы со стеклянными дверцами и полками в дальнем углу комнаты.

— Та лаборатория служит для разных целей. Днем врачи лечат больных, ночью ученые проводят опыты.

— Какие?

— Точно не знаю, но, по-моему, это как-то связано с революцией.

Мысли бегут слишком быстро.

— Они снова изучали вирус? Может, хотят сделать из него биологическое оружие?

— Нет, как мне рассказали, к тем пробиркам уже давно никто не прикасается: ученые узнали все, что их интересовало. Когда Президент Койн объявила о проведении общего собрания, ученые вместе с помощниками прервали опыт и покинули лабораторию, даже не закрыв ее. Насколько я поняла, в ходе последнего эксперимента что-то пошло не так и случился взрыв.

— Который задел и пробирки с бактериями? — мрачно интересуюсь я. — Не зря ведь ты начала разговор с истории об эпидемии?

Теперь миссис Эвердин смотрит на меня с откровенным сожалением.

— Да.

Я опускаю голову и сверлю взглядом сцепленные в замок руки.

— Я больна?

— Мы не знаем.

— Говори за себя! — не выдерживаю и взрываюсь. — Я не доверяю ни мнениям, ни обследованиям местных врачей.

— Я не знаю, — поправляется мама Китнисс. — Когда врачи поняли, что произошло, они сразу же вкололи тебе лекарство и, по приказу Койн, поместили в стерильный бокс.

— И сколько нужно ждать?

— Остался всего день: ты проспала целые сутки.

— Почему так долго?

— Мне пришлось вколоть тебе анестетик и снотворное: уколы от вирусов очень болезненны.

Я хочу спросить о ребенке, но не решаюсь, опасаясь, что комната прослушивается.

— А что с…?

Тем не менее, женщина понимает меня правильно:

— Пока не могу сказать: все обследования проведем завтра. Думаю, она тоже в порядке.

«Нет! Не называйте его так!» — мысленно кричу я. — «Не надо никакого „она“. Это плод, ясно? Просто неопределенное „он“, просто набор клеток, ничего не смыслящий и не чувствующий… »

Звучит страшно, но я правда не знаю, стоит ли радоваться этому известию. Врач встает с постели и вновь прикрепляет к моей руке иглу и трубку с лекарством. Всеми силами пытаясь заглушить внутренний голос, навязчиво напоминающий мне о так и не решенной проблеме, излишне громко спрашиваю:

— Это зачем?

— Чтобы поддержать твои силы: тебе пришлось многое пережить за последнее время. Не бойся, это не морфлинг.

— Верю, — хмуро усмехаюсь я и, повернувшись на бок, сворачиваюсь клубочком под одеялом.

Хочется спать. Сквозь прикрытые веки наблюдаю, как мама Китнисс идет к двери.

— Миссис Эвердин…

— Да? Тебе что-нибудь нужно?

«Помоги мне избавиться от него.»

— Нет, ничего. Я просто хотела хотела сказать «спасибо».

Женщина задерживается на пороге, придерживая дверь рукой.

— Тебе следует благодарить совсем не меня.

— Больше некого.

— Я, наверное, не должна это говорить, но… Там, в приемной госпиталя, тебя нашли не врачи и даже не я.

— Кому еще понадобилось меня искать?

— Президенту Койн.

Не хочу обижать старшую Эвердин, но ее слова звучат, словно бред сумасшедшей. От удивления я приподнимаюсь и сажусь на постели, не сводя пристального взгляда с врача.

— Не знаю, как так получилось, — задумчиво продолжает лекарь, —, но после собрания она оказалась в госпитале даже раньше врачей и охраны. Когда мы вернулись, то увидели, что она сидит на полу, держа тебя на руках и пытаясь остановить кровь. Медсестры поспешили ей на помощь, а врачи бросились в лабораторию. Койн распорядилась, чтобы тебя поместили в отдельную палату, и сидела здесь почти все время, пока ты спала.

У меня не хватает слов для ответа, и я продолжаю молча внимать рассказу собеседницы.

— Она была в бешенстве, рвала и метала. Той же ночью без суда казнила главу Научного Отдела и начальника охраны в госпитале.

— Как?

— Их приставили к каменной стене и расстреляли.

— Ты была там? Присутствовала на казни?

— Да. Президент потребовала присутствия всего медперсонала. У твоей палаты в это время дежурил Рубака.

— А родители?

— Мне пришлось сказать им, что твоей жизни ничего не угрожает, но Койн приказала не пускать в палату никого, кроме нее самой и врачей.

— Я поняла. Еще какие-нибудь новости за время моей спячки?

Миссис Эвердин улыбается краешками губ:

— Вроде нет. Все остальное — как обычно.

Она уходит, а я снова откидываюсь на подушку и пытаюсь найти объяснение всем тем странностям, которые успели произойти за последние сутки. Теперь понятно, почему даже во сне я чувствовала, что не одна в комнате: здесь была Койн. Она же все это время спасала мне жизнь. Возможно, рискуя при этом своей. Зачем? Ради революции. Все ради неё. А расстрел ученого и охранника — только для поддержания порядка. Других ответов у меня нет.