Игра на гранях языка

Вообще, игра – чрезвычайно важный вид человеческой деятельности. Не надо думать, что она сводится к периоду детства, к возне в песочнице или беготне в пятнашки. Человек играет всю свою сознательную жизнь. Более того, можно сказать, что игра древнее, чем сам человек: ведь играют и животные. Кошка балуется с клубком ниток, собаки изображают борьбу друг с другом… Для них это забава. А что человек? При помощи игры он оттачивает наблюдательность, тренирует память, набивает руку. В процессе игры он моделирует (т. е. умственно воссоздает) разные ситуации, планирует свои ходы и просчитывает ходы партнеров – учится до известной степени предвидеть развитие событий. В игре он также примеряет к себе разные роли: ребенка, родителя, врача, просителя, шута, солдата (воина), командира (начальника) и т. д. В значительной мере благодаря игре он формирует свое окружение: подбирает себе знакомых, друзей, врагов, быть может, даже мужа или жену… В самом деле, ведь игра, как мы ее понимаем, – это не только партия в домино или заполнение карточек «Спортлото», а еще и приглашение на танец, и ухаживание за невестой, и даже свадебный ритуал… Надо ли еще распространяться о том, как важна игра для человека? И так ясно: это часть его общественной сути, его неотъемлемая социальная функция. Говоря проще, без игры человек не был бы человеком.

Есть ли у игры какие-то общие, универсальные свойства? В классической работе голландского мыслителя Й. Хёйзинги «Homo ludens» (Человек играющий) говорится: игра – это деятельность, осуществляемая по определенным правилам, в определенном времени и пространстве. Вместе с тем она противопоставлена обыденной жизни, не связана напрямую с биологическими процессами, без нее вроде бы можно прожить.

В этом смысле игра не приносит непосредственной пользы, это своего рода излишество, дополнение к природным процессам. Зато она доставляет человеку удовольствие или удовлетворение.

Это и есть достойная плата за те старания (напряжение, риск), которые связаны с игрой. (Не случайно, заметим, игра часто сопровождается тайной, опасностью, риском; играя, человек может забыть обо всем на свете!)

Все это – общие свойства игры как таковой. Что же касается игры словесной, игры в языке, то здесь следует подчеркнуть некоторые ее отличительные черты.

Во-первых, эта игра обязательно содержит эстетический момент. Удовольствие, которое испытывают говорящий и слушающий, не исчисляется в рублях или призах, а заключается в ощущении красоты и изящества сказанного. Кто-то из великих физиков заметил о современной ему теории: она недостаточно красива, чтобы быть истинной. Так вот, языковая игра должна быть красивой – в этом ее правда, ее право на существование. Приведем в связи с этим еще одно свидетельство. Великий английский политик сэр Уинстон Черчилль обладал даром сочинять тексты, завораживавшие аудиторию. «Чем изящнее удавалось выразить ему ту или иную мысль, тем сильнее настаивал он на ее абсолютной верности. Кажется, он находил бесспорным любое соображение, воплощенное в привлекательную форму» («Известия». 1998. 10 июля).

Тут мы невольно соприкасаемся с одной из великих философских проблем: действительно ли красота внутренне связана с истиной (и потому именно она «спасет мир»)? Оставим сию отвлеченную проблематику философам и моралистам. Но заметим, что она имеет и чисто филологическое преломление: софизмы, парадоксы, метафоры, гиперболы и прочие фигуры речи – помогают ли они общению или затрудняют его? В применении к конкретным случаям этот вопрос может получить и вовсе неожиданный вид: а всегда ли эти красоты языка уместны? Встречаются люди – наверное, каждый припомнит себе хоть один такой пример, – которые «словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой». Для них языковая игра – привычная стихия, вторая натура, и трудно понять, говорят ли они всерьез или дурачатся и треплют языком. Вот как описывал такой «характер» (тип людей) французский моралист XVII века Жан де Лабрюйер: они придают словам «не свойственный им смысл и сочетают их в несочетаемые выражения. Они говорят не так, как подсказывает разум или обычай, а как им взбредет в голову, и, подстрекаемые желанием блеснуть, неприметно создают свое собственное, особое, небывалое наречие… При этом они неизменно довольны собой и своим остроумием: в остроумии им, пожалуй, не откажешь, но оно так убого и, более того, так неприятно, что уж лучше бы его не было совсем». Действительно, такого собеседника приятным не назовешь: он утомляет своим пустым красноречием, вычурностью своих высказываний. Игра ведь тем и хороша, что существует на фоне не-игры: серьезной и обыденной деятельности, в том числе деятельности речевой. Так что можно вспомнить по данному поводу старую истину: все хорошо в меру, в том числе и языковая игра.