Игра на опережение

— А ничего у тебя получается, можешь вести переговоры, — одобрил Ансар, вытащив наушник. И хлопнул по плечу Сергея. — Дошло до него, будет теперь стараться, из кожи лезть…

Ближе к вечеру Хубиев, лежавший весь день с горячей грелкой на сердце под женские охи, ахи и стенания, вдруг сбросил с себя одеяло, крикнул на женщин, так что те в испуге разбежались, после чего схватился за сотовый, лежащий с ним рядом на подушке, где прежде лежала голова жены. Дрожащими пальцами он набрал номер Виктора Шаравина.

— Виктор Николаевич, дорогой, — начал он слабым голосом, едва поздоровавшись. — Не знаю, что делать, посоветоваться с тобой хочу.

— Слушаю вас, Рамзан Магомедович.

— Ты ведь знаешь моего соседа Могуева Тенгиза, верно?

— Откуда мне его знать? — удивился Шаравин. — Слышал о нем…

— Ну раз про меня знаешь…

— Это вы рядом с ним живете, а я никогда с ним не общался… А что хоть случилось? Есть какие-нибудь вести о вашей дочери?

— Ничего хорошего. Лучше не спрашивай.

— Вы его подозреваете? — спросил Шаравин.

— Может, и подозреваю… — уклончиво сказал Ху-биев. — Скажи мне, Виктор Николаевич, ты человек грамотный, образованный, инженер человеческих душ, как прежде говорили, можно Могуеву довериться, как нормальному порядочному человеку?

— Насколько я о нем успел узнать, он вполне нормальный человек, — сказал Шаравин. — Я не в курсе, какая кошка между вами пробежала. Что случилось у ваших предков, ведь уже никто не помнит… Я все понимаю, вековая и родовая вражда, но сколько она еще может продолжаться? Заканчивайте, мой вам совет, на себе. Дайте хоть вашим детям пожить по-соседски!

— Виктор Николаевич, я по голосу чувствую, ты мне в сыновья годишься, но, Аллах свидетель, я сам ничего не помню и не понимаю! Знаю, что нельзя с ним дружить, обязательно надо враждовать, а зачем, почему, до сих пор не могу понять! Какая вражда, слушай, чего нам делить?

— Понятно… — вздохнул Шаравин, переглянувшись с подошедшей к нему дочкой. Та обняла его за плечи, положила голову отцу на плечо. — Хотите, чтобы он вам помог найти и освободить вашу Людмилу?

— Да, Виктор Николаевич, — согласился Хубиев. — Ты правильно меня понял. Я хочу, чтобы Тенгиз мне помог освободить мою дочь, и, Аллах свидетель, я стану его должником до конца своих дней, а мои дети будут дружить с его детьми!

— Я не совсем понял… Я нужен как посредник?

— Нет, дорогой, я посоветоваться хочу.

— О чем советоваться? — воскликнул Шаравин. — Да я вас обоих в глаза никогда не видел! Почему бы вам, Рамзан Магомедович, сейчас, когда у вас случилось такое горе, не преодолеть гордость, не пойти к нему, чтобы поговорить? Попросить помощи, наконец? Или вам нужен я как посредник на переговорах? Но я слишком далеко от вас, в Москве, а по мобильному или междугородному телефону такие дела не решаются.

— И опять ты прав, Виктор Николаевич, — печально сказал Хубиев. — Но я хотел только узнать, прежде чем к нему идти, может, у вас в прокуратуре знают, какие у него есть ко мне обиды?

— Я тут ознакомился с кое-какими следственными материалами. Ведь у вас там были какие-то стычки. Сейчас припоминаю… Что-то о небольшом горном пастбище, которое ваш род когда-то незаконно отнял у его рода.

— Это я сам знаю, — сказал Хубиев. — Пастбище возле Черной скалы, или, еще говорят, Каменного Барана, где Аргун вытекает из ущелья.

— Честно говоря, точно не помню, — сказал Шаравин. — Кажется, так. Мой вам совет: отдайте вы ему это пастбище! Трава там наверняка не растет, а вам своих пастбищ хватает. Зато эту обиду Могуевы будут помнить всегда. И помиритесь вы, ей-богу, что вам делить?

Когда разговор закончился, Шаравин позвонил домой Турецкому:

— Александр Борисович, извини, если побеспокоил, но в нашем деле появилось еще одно обстоятельство. И еще один фигурант. Некто Могуев, еще один тамошний авторитет.

— В каком смысле появился? — недовольно спросил Турецкий.

Кажется, не вовремя, подумал Шаравин.

— Хубиев мне только что звонил и много чего о нем спрашивал… Вроде ищет к Могуеву подход. Все время темнил, вокруг да около, и голос тревожный. Какая-то чертовщина там происходит, ей-богу! Я толком ничего не понял. Есть тут какая-то связь, как ты считаешь?

— Чертовщина номер один — эта непонятная история с похищением Хубиевой, во время которого был застрелен капитан Рощин из пистолета одного из ее охранников. Теперь остается гадать: то ли он похищал девушку, то ли, наоборот, спасал ее от похищения… То ли герой, то ли бандит.

— Сдается мне, нас хотят подвести к выводу: раз Рощин убит, значит, следствие закончено, забудьте. Кому-то ведь нужно, чтобы концы в воду?

— Мы ведем дело об убийстве журналиста Олега Бородина, — напомнил Турецкий.