Игра на вылет

Из пола, стен и потолка стрелами прорвались корни. Они обвили Ефима Евграфовича, скрутили ему руки и ноги, растянули жертву так, что тот оказался в воздухе лицом к лицу со скорой гибелью. По гибким выростам ползла смолянистая жижа, текла к человеку, страдавшему в муках. Он выл, кривился и молил о пощаде. Существо приблизилось к нему и, готовое растерзать, изрекло ужасающим тоном:

— О тебе скоро забудут!

Монстр принял облик Свистунова. Он горбился и смотрел исподлобья.

— О каждом человеке быстро забывают, как бы мил он ни был, — едким голосом говорил Филипп. — Обо мне помнят всегда, меня знают все, от мала до велика! Для тебя я здесь в обличье Фильки Свистунова, но для других я буду выглядеть иначе. Кто я? То, что бурлит в твоей груди годами. Ужас обезумевшего мозга и зверь, сотканный из отвратных грёз увядающего разума. Ты выкрикиваешь моё имя ночами, вырываясь из осклизлых снов, но наутро всё как в бреду. Ты теряешься во мгле, забываешь себя, но помнишь меня. Я тягучие годы следую за тобой тенью. Мы роднимся, но не можем быть вместе. Мы слишком разные: ты и я. Но в итоге один из нас выходит из игры проигравшим.

Свистунов поднял руку. Корни, державшие Ефима Евграфовича, натянулись. Филипп подошёл к доске с фишками и взглянул на неё.

— Для людей жизнь — это игра, — тихо произнёс он. — И страшно не то, насколько холоден может быть человек, выгрызая для себя победу, а то, что совесть всегда одерживает верх!

Свистунов разжал кулак, и корни вместе с жестом растянулись. Шаталин закричал в боли. Его лицо поголубело от неизбежной муки, глаза едва ли не лопались в орбитах. Корни с треском натягивались, и вместе с этим повышался тон сумасшествия старика, чья глотка издиралась воем. Но вскоре, точно по щелчку пальцев, тело несчастного разорвалось. Кровь забилась алыми фонтанами, и куски человеческой плоти облепили инистые стены. Позвоночник упал на пол, рассыпавшись на мелкие кусочки.

Филипп Свистунов закрыл доску для нардов, взял её и, подойдя к печи, бросил в топку. Затем силой мысли распалил огонь. Комната замерцала в мягких щелчках огня, выкарабкивавшегося наружу. Пылкие языки упали вниз и заиграли в диком танце. Вскоре дым охватил избу, разгорячил темноту, в которой одинокой фигурой стоял Свистунов. Его кожа таяла, текла горячим воском, ошмётками летела на пол и просачивалась сквозь щели в досках. Кошмарный демон терял обличье и духом растворялся в кострище, охватившем дом. Новогодняя ночь как место очищения и завершения цикла полыхала яростью, пока в деревне спали люди, ожидая часа… Часа раскаяния и поражения, неумолимо грядущего к порогу каждого из них.