Игра на выживание

Теодор включил второй торшер в гостиной, а затем поднялся на второй этаж, увидел, что в комнате у Иносенсы свет уже не горит, и тихонько постучал к ней.

- Si! - испуганно откликнулась Иносенса, как если бы она только что очнулась ото сна.

- Иносенса, это я. Мне нужно забрать птицу Рамона. Извини за беспокойство.

- Si, сеньор. - Он услышал легкий шорох, а затем Иносенса открыла дверь - она была босиком, в халате накинутом поверх ночной рубашки повернулась и сняла птичью клетку с крюка.

- Он позвонил. Рамон заедет ненадолго, но ты не беспокойся.

Иносенса улыбнулась. Ее блестящие черные волосы были распущены, и локоны очень красиво спускались на плечи.

- Если вам будет что-то нужно, сеньор, то вы только скажите. Я с радостью спущусь.

- Нет-нет, не думаю, что до этого дойдет. Спасибо, Иносенса. - Он понес клетку вниз по лестнице. Притчка сидела очень тихо, и Теодор подумал о том, что, возможно, она спит, или же уже проснулась и замерла в тревожном ожидании, не зная, что может случиться в следующий момент.

Поверх рубашки и свитера Теодор надел ещё и пиджак. В доме было довольно прохладно. В ящике рядом с камином лежали щепки и поленья для растопки, и Теодор сунул между железными прутьями обрывок газеты, положил сверху щепок и чиркнул спичкой. Он подумал о том, что Рамону будет приятно, если в камине будет гореть огонь. Дождавшись, пока огонь хорошо разгорится, он подложил в него ещё несколько поленьев. А затем снял покрывало с птичье клетки. Птичка тупо взглянула на него, чуть склонив головку набок, а затем привычно перескочила поближе к дверце клетки, словно вынашивая план новой атаки.

Леонидас неслышно спрыгнул с кресла и направился к клетке крадущейся поступью льва, уверенного в своей победе над жертвой.

- Нет, Лео, тебе здесь делать нечего, - сказал Теодор, подхватывая кота на руки, после чего отнес его в кабинет, включил там настольную лампу и усадил кота на диван. - Сиди здесь и веди себя хорошо.

Теодор услышал, как на улице перед его домом остановилась машина и немедленно вышел во двор, чтобы открыть ворота. Артуро как раз расплачивался с таксистом.

- Я не надолго, дон Теодоро, - сказал Артуро, вежливо поздоровавшись с Теодором. - Я просто хотел убедиться в том, что Рамон благополучно добрался к вам.

Они прошли через дворик и вошли в дом.

Рамон опустился на ковер рядом с птичьей клеткой. На свету Теодор заметил, что у Рамона были крипухшие глаза, как если бы он недавно плакал. С лица Артуро не сходила нервная улыбка, и встретившись взглядом с Теодором, он покачал голово, словно желая сказать, что он сделал все возможное, но все бестолку.

- Думаю, Иносенса все это время хорошо заботилась о твоей птичке, сказал Теодор, обращаясь к Рамону. - Она держит клетку у себя в комнате, потому что там окна выходят на солнечную сторону, да и коту туда не забраться.

Рамон же будто и не слышал его.

Теодор растерянно взглянул на Артуро, затем поманил его к себе, и вместе они отошли в угол комнаты.

- Сегодня что, что-нибудь случилось? - прошептал Теодор.

- Нет, сеньор. Ничего необычного. Все как всегда. Он сходил в церковь...

Рамон склонился к клетке, открывая дверцу. Секунду птичка смотрела на образовавшийся проем, а затем легко выпорхнула из клетки, перелетая с ковра на диван. Рамон радостно улыбнулся и вытер глаза. Он взглянул на Теодора.

- Прости меня, Тео. Прости меня.

- Ну, конечно же, я тебя прощаю! - с готовностью отозвался Теодор, не зная точно, что тот имел в виду. В следующий момент он почувствовал, как Артуро тронул его за руку - это был не то жест поддерки, не то скрытое предостережение.

Рамон стоял на коленях перед ним.

- Прости меня, - устало повторил он, обхватывая голову руками.

Теодор приблизился к нему.

- Перестано, иди лучше, присядь сюда. - Но Рамон не отреагировал ни на это его приглашение, ни на руку, легшую ему на плечо. - Рамон, может быть, тебе чего-нибудь нужно?

- Нет. - Рамон отнял руки от лица и снова поглядел на попугайчика.

- Ты ведь никогда раньше не выпускал его из клетки, не так ли?

- Никогда.

И это было чистейше правдой. На все просьбы Лелии и Теодора дать бедной птичке полетать по квартире, Рамон неизменно отвечал, что он боится, что попугайчик залетит под самый потолок, на люстру, и он не сможет достать его оттуда. Однако Теодор был уверен в том, что Рамону просто неохота гоняться за птицей и загонять её обратно в клетку и, что ещё более важно, ему не хотелось доставить бедному существу такую радость. Рамон со странной жестокостью относился к этому маленькому узнику большой клетки, который не приносил ему никакой радости и ничего не получал взамен. По мнению Теодора, подобное отношение было чем-то сродни садо-мазохизму, и тогда ему казалось, что причина этого феномена кроется в том, что Рамон вольно или невольно отождествляет себя с этом птичкой.