Игра на выживание

– Отлично смотришься, – говорит бабушка и поворачивается ко мне. – Я подумала, что ты сама захочешь выбрать себе одежду.

Она могла так подумать, но я не чувствую, что это правда. Потому что после ее слов у меня сводит желудок.

– А еще я вот что купила.

Я догадываюсь, что это – сладости, потому что на пакете написано: «Старая добрая кондитерская».

А в пакете:

мятные тянучки;

ириски;

завернутые в фантики тоффи;

обсыпанные кокосовой пудрой конфеты;

и медовые соты.

Бабушка протягивает мне пакет.

– Нет, спасибо, не хочется, – говорю я.

– Что, даже тоффи не будешь? Ты раньше их так любила. А помадки? Помнишь, как их готовила твоя мама? С точностью инженера?

Я помню. Естественно, я помню, как взвешивали и отмеряли все ингредиенты, и как их ела, тоже помню. Помню, как слизывала сахар. Во рту собираются слюни, но я отрицательно качаю головой. Я в очередной раз отказываюсь, только сама не знаю, от чего или от кого.

Мальчик берет тоффи, мятную тянучку и кусочек медовых сот. И сразу все запихивает в рот.

– Эй, эй, молодой человек! – говорит ему бабушка. – Полегче!

Но он ее не слушает.

Да и она не отбирает у него сладости.

И они смеются. Смеются вдвоем.

Я часто слышала, как смеется мальчик, а вот как смеется бабушка – никогда.

Ха-ха-ха-ха-ха.

Мальчик смеется с набитым ртом, а бабушка показывает на него пальцем и говорит:

– Будешь так есть тоффи, еще один сломаешь. – Она молчит секунду и продолжает: – Хорошо еще, что он молочный, а то пришлось бы его лечить. Сломанный зуб портит улыбку.

Бабушка ничего не говорит о моем зубе. Возможно, потому, что он скрыт за плотно сжатыми губами. Мой навсегда сломанный постоянный зуб.

В этот вечер я ложусь в кровать, но не сплю.

Я не сплю, когда бабушка поднимается наверх и выключает свет.

А еще немного погодя я крадучись спускаюсь и ворую тоффи. Как маленькая.

Я – маленькая!

Вернувшись к себе в комнату, ложусь, прижимаю тоффи языком к нёбу и сосу, сосу, а сама жду мальчика.

Но в эту ночь он не приходит.

78 Вид с холма

В пути я не всегда знала, где нахожусь, но всегда знала, куда иду. А теперь я дома, и все стало с точностью до наоборот. Я знаю, где я, но не знаю, куда мне идти. Голова у меня как в тумане.

Я решаю подняться на вершину холма за домом бабушки. В Прошлом там все сразу становилось ясно и понятно.

– Мы пойдем вдоль протоки, – говорю я мальчику. – Сделаем привал у того дерева.

Мальчик отрицательно качает головой.

Он от-ка-зы-ва-ет-ся.

– Мохаммед может остаться со мной, – говорит бабушка. – Поможет занести дрова в дом. Поможешь, Мохаммед?

Мальчик кивает.

Я многозначительно смотрю на него.

Он смотрит на меня. С вызовом смотрит.

И в результате я иду одна. Иду быстро, не останавливаясь у веселого дерева, сразу начинаю подъем. Продираюсь сквозь подлесок – он разросся за эти годы. Наверное, потому, что никто не ходил этой дорогой. А я иду. На вершину поднимаюсь вся в репейнике и в царапинах.

День ясный и теплый. Видно на мили вокруг. Надо мной – огромный купол неба. За моей спиной – воинственные горы Аррана. В ложбинах между холмами гнездятся деревни, петляют редкие дороги. Солдат нигде не видно. Передо мной – сверкающая гладь, Ферт-оф-Клайд, который отделяет эту безопасную и пригодную для жизни землю от Основных территорий.

Дышать становится немного легче. Но недолго. Там, на Основных территориях, есть кое-что еще.

Лагерь.

Темное пятно на противоположном берегу. Хлопающий на ветру полиэтилен и снующие туда-сюда люди-муравьи.

Оказавшись на острове, я совсем забыла о лагере. Но он меня не забыл. Лагерь притаился в засаде и ждет. Вот что привело меня на вершину холма. Я знала, что здесь будет. Знала, с чем мне придется столкнуться.

Какая-то часть меня хочет закричать: «Держись! Это нечестно! Что этому лагерю от меня надо? Разве я не отбыла свой срок? Разве не прошла свой путь?»

Я закрываю глаза в надежде, что, когда их открою, лагерь исчезнет.

Но он не исчезает.

Хотя должен, потому что он основан на том, чего не существует.

У меня снова путаются мысли. Может, потому, что не только слова, но и реальность бывает переменчивой? Оглядываюсь по сторонам. Пытаюсь найти надежные ориентиры.

Небо.

Море.

Остров.

Камни.

Земля.

Да, я думаю, папа, тут бы мы с тобой пришли к согласию. Настоящие вещи, на которые можно положиться, – это те, которые можно потрогать руками.

А как же ненастоящие, искусственные? Те, которые мы сами придумываем, а потом даем им названия, как будто они такие же настоящие, как камни?

Вот эти:

законы;

нации;

страны;

а еще – границы.

Вечно эти границы.

Границы. Границы. Границы.

То, чего ты не понимаешь и не можешь потрогать, как камень. Разные сказки, эрратики. То, что движется, блуждает и не может остановиться.

Вот почему этот лагерь, который был основан на придуманных вещах, таких как нации и границы, не должен существовать. Но он существует. Я это знаю, потому что, если подойти к нему ближе, можно дотронуться до этих кусков полиэтилена, до этих похожих на муравьев людей.

Можно даже прикоснуться к их страданиям.