Игра на выживание

Она: Да. Представь, что каждый чужак в том лагере вызывает у тебя те же чувства, что и твои родные люди. Представь свое горе, когда один из них умрет, или двое умрут, или сотня. И перемножь их в разы. Что будет, если ты будешь волноваться за каждого из миллиона субсахарских африканцев так же, как ты волнуешься за… за Мохаммеда? За маму? За папу? Так вот – это невозможно. У тебя сердце разорвется от горя. Люди устроены иначе, Мари. Наша любовь расходится концентрическими кругами, и чем дальше она от нашей семьи, друзей, нашего племени, тем она слабее.

Наступает еще одна пауза. Я пытаюсь провести расчеты. Идея о концентрических кругах подталкивает меня к мысли о садах вокруг Замка и о том, что заперто в башне. А еще меня выбило из колеи слово «любовь». Я так давно не слышала, чтобы кто-то произносил его вслух. Я больше не уверена в том, что понимаю, что оно значит. И разве Мохаммед не тот самый субсахарский африканец, о котором я не должна заботиться?

Я еще даже не нащупала ответ, а бабушка продолжает:

– Или представь такую картину. Что бы ты почувствовала, если бы твой папа наконец вернулся на остров, а мы бы ему сказали: «Извини, но у нас тут сейчас живут люди из лагеря и для тебя просто не осталось места»?

На этот вопрос ответ искать не надо. Он у меня есть:

– Нормально бы я себя почувствовала.

– Нормально? – удивляется бабушка. – Откуда ты можешь это знать?

– Знаю. Потому что папа не вернется.

81 Постовая будка в пустыне

Вот как это случилось. Насколько я помню, конечно. Память отказывается хранить все подробности.

Как я уже тысячу раз говорила, папа вышел из машины. У нас был джип, но не армейский, гражданский. Папа вышел со своим этим «мир прекрасен» выражением на лице и протянул перед собой руки с открытыми ладонями, как будто хотел преподнести или принять подарок. С виду он был очень спокоен.

А вот солдаты – нет. Они были возбуждены. Они кричали. Возможно, о том, что произошло в будке. А может, хотели, чтобы мы все вышли из машины.

Мама тем временем действовала быстро и эффективно. Она достала из-под одежды пакет. Позже я узнала, что в нем были деньги, золотое кольцо с бриллиантом, мой билет на самолет и мои документы.

«Что бы ни случилось, Мари, – прошептала мама, передавая мне пакет ниже уровня окна, – запомни: ты должна выжить».

Это была последняя инструкция мамы, а потом она вышла из машины. Возможно, она понимала, что все безнадежно, но я так не думаю. Я думаю, она сделала это, что называется, на всякий случай. Мама была умной и предусмотрительной. Она могла решать несколько задач одновременно и держала в голове сразу несколько сценариев. Я с трудом спрятала пакет под одежду, а мама уже стояла перед вооруженными солдатами.

«Я – ученый, – очень спокойно сказала она продолжавшим орать мужчинам. – Я шесть лет работала в вашей стране. На благо вашей страны. У нас есть разрешение на проезд до границы. Мой муж, я, моя дочь, у нас есть документы».

«И у мальчика, – вставил папа. – Это Мохаммед, он едет вместе с нами. У него тоже есть документы».

Да. Это папа подумал о Мохаммеде. О болтливом Мохаммеде, с его чиггерами. Он автоматически зачислил его в нашу семью. Вот почему я так уверена в том, что папа не колеблясь усыновил бы немого Мохаммеда, если бы, как я, встретил его на дороге. Когда старик упал и умер. Два очень разных мальчика. Одного папа знал, а второго – нет. Но для папы это было бы не важно. Ему достаточно было бы просто увидеть детей. Человека в беде. Он бы обязательно им помог. Потому что он хотел и надеялся, что любой взрослый обязательно поможет мне, если я окажусь в беде. И нет в этом ничего сложного. Вот почему моя история об усыновлении не так уж далека от истины. Я заметила, что в переменчивом мире истиной считается только то, что записано. Напечатано в нанонете или на листке бумаги. Но я считаю, что правда может отражаться в словах, в чувствах и поступках не хуже, чем в написанном виде.

Там, в пустыне, папа даже не упомянул об отце Мохаммеда. Нет. О нем никто ничего не сказал. Он лежал прошитый пулями в будке.

Вооруженные мужчины начали кричать друг на друга. Но на арабском.

«Что они говорят?» – спросила я Мохаммеда.

Мохаммед не ответил. Я думаю, он мысленно был в той будке.

Я незаметно приоткрыла заднюю дверь напротив той, за которой стояли мама с папой и те люди.

«Когда скажу: бежим – ты сразу беги, – шепотом сказала я Мохаммеду. – Понял?»

Если бы я знала то, что знаю теперь, я бы обязательно добавила: «И не оглядывайся».

«Это все слишком затянулось, – сказала мама. – Кто тут у вас главный? Я хочу поговорить с вашим командиром».

Папа всегда посмеивался над постоянным маминым желанием поговорить с кем-то главным.

«Так проще избавиться от посредников и достичь цели», – говорила мама.

Но в тот день все было по-другому. В тот день так было проще получить пулю. Или несколько пуль.

Автоматная очередь.

И мама падает в пыль лицом вниз.

«Бежим!» – кричу я Мохаммеду и выталкиваю его из машины в пустыню.

Он мчится как ветер. И кажется, он ни разу не оглянулся. А я оглянулась.

Это была моя ошибка.