Игра на выживание

Я не знала, что можно испытать те же ощущения, когда смотришь на мужскую руку. Точнее, на руку Питера, еще точнее – на его руки и еще на плечи. Хотя это чувство не совсем похоже на страх. Когда у тебя от страха учащается пульс, у тебя дыхание становится прерывистым и пересыхает во рту. От этого нового чувства у меня тоже дыхание становится прерывистым, но рот – влажным.

Это началось, когда Питер стал смотреть на меня по-особенному. Трудно описать этот взгляд, со мной такого раньше не случалось. Когда он на меня так смотрит, кажется, что его глаза колют меня, как иголки. Но я не скажу, что это неприятно, просто необычно. У меня в такие моменты покалывает затылок, и кажется, будто меня обдувает ветер. Не знаю, как назвать это ощущение, но от него действительно немного учащается пульс, поэтому я назову его зуминг.

До меня доходит, что иногда я бываю довольно умная, а иногда просто глупая. И с зумингом я сглупила. Все стало ясно, после того как я поняла, что зуминг работает в двух направлениях: не только когда Питер смотрит на меня, но и когда я смотрю на него.

Сейчас именно это и происходит. Я смотрю, как он работает.

Ярко светит солнце. День теплый, и поэтому он работает в шортах и в футболке. Футболка больше похожа на майку, потому что можно увидеть его плечи и даже немного лопатки. У него рельефные мускулы, такие бывают только у тех, кто постоянно занят физическим трудом. А загар бронзовый, потому что он и зимой и летом работает под открытым небом. Мне нравятся руки Питера, нравятся его широкие бронзовые плечи. Нравится его основательность, то, как он уверенно и естественно двигается. Но не подумайте, зум возникает не от этого.

Еще мне нравится его голова, хотя она немного крупновата для его тела. Большая крепкая голова с вьющимися спутанными волосами соломенного цвета. Он давно не стригся, поэтому волосы падают ему на глаза, а он заглаживает их назад влажными от пота ладонями. Я сижу на болларде и поэтому не могу видеть его глаза, но я знаю, какого они цвета. Они серые, а вокруг зрачка желтые крапинки.

Питер давно уже не говорил мне ничего необычного. Может быть, потому, что я в последние разы почти никак не реагировала на его слова. Я просто смотрела сквозь него или по сторонам. Но сейчас я начеку. Просто на всякий случай. Я замечаю, что прислушиваюсь, жду, когда он скажет эти слова. Думаю, это тоже часть зуминга.

Когда Питер заканчивает работать, чем бы он там ни был занят со своими ящиками, он поворачивается в мою сторону. Он знает, что я за ним наблюдаю.

– Хочешь выйти в море? – предлагает он. – На моей лодке?

Зум.

– Нет.

– Почему? Тебе понравится. Сегодня будет прекрасный вечер. Я бы мог прокатить тебя до Холи-Айленда.

Зум, зум, зум.

– Мне, может, и понравится, – говорю я, – а ему нет.

Я показываю на мальчика, который строит на пляже пирамидки из камней. Он почти каждый день строит свои пирамидки. А когда их смывает водой, он начинает строить заново.

– Ты же знаешь, как он любит море.

– А я его и не приглашаю, – говорит Питер. – Я приглашаю тебя.

85 Холи-Айленд

Мы выходим в море. Небо, море, Питер и я. Все – настоящее. Лодка синяя с простой деревянной рубкой. Я сижу на бортовой скамье из белых планок, а Питер стоит у штурвала. Он рулит одной рукой, кажется, даже одним пальцем. Тарахтит мотор, плещутся волны, иногда кричат редкие чайки.

Мы не разговариваем. Нам это и не нужно. Только иногда поглядываем друг на друга, и чуть-чуть возникает зуминг. Питер ведет лодку вдоль побережья на юг. Впереди, к востоку от бухты Ламлаша, появляется остров. Он похож на огромного изумрудного тюленя, который решил понежиться на солнышке. Когда мы подходим ближе, облако, закрывавшее солнце, убегает, и спящая туша тюленя вдруг окрашивается в мягкий желтый цвет. Мои мысли дрейфуют куда-то, я слышу папин голос: «Иниш-Шроин».

И я вдруг повторяю вслух:

– Иниш-Шроин.

– Что? – переспрашивает Питер.

– Папа рассказывал, что так назывался этот остров тысячи лет назад. На древнем кельтском Иниш-Шроин значит остров Духа воды.

– Ха, а пару лет назад он чуть не стал островом приговоренных.

– Да? – говорю я, хотя сама его почти не слушаю.

– Все так запуталось, когда шли переговоры по независимости, – продолжает Питер. – В Интерджене поняли, что если у нас будут свои законы, то нам понадобится не только свой суд, но и своя тюрьма. Предлагали выделить под тюрьму этот остров. – (Я вижу, как слова Питера проплывают у меня над головой.) – Чтобы не строить на Арране. Так дешевле и эффективнее.

Питер молчит немного, а потом продолжает:

– Но это было еще до того, как возникла идея с Кровавым камнем и пистолетом. Так оказалось еще дешевле.

– Я не хочу говорить о Кровавом камне.

– Хорошо, – говорит он. – Я тоже не хочу.

Мы на мелководье у острова. Достаточно близко, чтобы Питер мог стать на якорь. Он перебрасывает серебристый якорь через борт. Следом за якорем устремляется ржавая цепь. Звенья цепи стучат по борту.