Игра на выживание

– Солнце сядет за островом, – говорит Питер. – Я весь день наблюдал за небом. В это время года если небо ясное, только с такими вот облачками, значит будет один из самых красивых вечеров. И закат будет красно-золотой.

Питер подходит и садится на белую скамью с моего борта. Если хочешь посмотреть, как солнце садится за остров, лучше всего сидеть именно на этой скамье. Питер оставляет между нами расстояние сантиметров пятнадцать, как минимум.

Мы молчим, но это хорошее дружеское молчание. Лодка слегка покачивается, и настоящий ветер шевелит волоски у меня на руке.

– А я не знал, как он раньше назывался, – говорит Питер. – Хотя можно догадаться, почему его так называли. Его использовали как кладбище.

Я снова просто хмыкаю в ответ, а сама думаю о Питере и об этих пятнадцати сантиметрах.

– Когда-то жители Аррана хоронили своих мертвых на Холи-Айленде. Они считали, что души умерших не могут перебраться через пролив. Вот и хоронили там, чтобы души мертвых не могли преследовать живых.

– Я не хочу говорить о мертвых, Питер.

– А о чем ты хочешь говорить, Мари?

Трудный вопрос.

– Может, я вообще ни о чем говорить не хочу.

– Ладно.

Молчим.

– Может, я хочу петь.

– Петь?

– Или послушать, как ты поешь.

– Я! – изумляется Питер.

– Ту песню, которую ты всегда насвистываешь. Или раньше насвистывал. Когда мы были детьми. Там про скитания и родную землю. Туман. Возвращение домой.

– Ты про песню моего отца? «Где бы я ни скитался»?

– Да! Про нее!

Как я могла забыть? Песня его отца. И моего тоже. Скрипка играет ночью у открытого окна. Голос папы тихо звучит над священными холмами.

– Насвистывать не то же самое, что петь, Мари, – говорит Питер. – Я, вообще-то, не пою.

– Питер, пожалуйста.

И он начинает. Сначала что-то мычит. Старается. Потом приходят слова, я не знаю, точно ли это те слова, но они все равно берут меня за душу.

«Где бы я ни скитался, я всегда возвращаюсь домой».

Я непроизвольно начинаю подпевать. И не важно, хорошо у нас получается или нет. Я уверена, что мы не очень мелодично поем. Но сама мелодия, в которой есть притяжение Прошлого и тоска, проходит сквозь нас.

А когда мы заканчиваем – хотя эта песня будет звучать всегда, – Питер смотрит мне в глаза. Я не знаю, что ему говорят мои глаза, но он придвигается ко мне. Пятнадцать сантиметров между нами исчезают. Его голая нога прижимается к моей, и, хотя я в длинных брюках (я и в пустыне носила длинные брюки), я это чувствую. И еще его губы. Его губы приближаются к моим. И мне нравятся его губы. На самом деле у него очень красивые губы, красивее даже, чем его руки или плечи. Но когда они ко мне приближаются, они перестают быть губами Питера, они превращаются в черную дыру, в рот мужчины в могильнике, дыхание которого пахло табаком и безумием.

И я начинаю кричать.

Я кричу.

– Эй, эй. – Питер отскакивает от меня назад. Довольно далеко отскакивает. – Что с тобой? Что случилось?

Я продолжаю кричать, хотя мне ненавистен этот звук.

– Прекрати! – просит Питер. – Прекрати кричать! Что с вами такое? С тобой и с Мохаммедом? Хочешь, чтобы я теперь и тебя одеялом накрыл?

И когда ненавистный крик не прекращается, он отыскивает на лодке кусок брезента и набрасывает его мне на голову.

– Вот так, – кричит Питер. – Теперь лучше?

И мне становится лучше. Я благодарна этому тяжелому брезенту и темноте, которая окружает меня со всех сторон.

И я замолкаю.

86 Уведомление о подозрении в совершении преступления

Когда мы возвращаемся в гавань, бабушка стоит на молу. Вид у нее не радостный. На самом деле выглядит она более грозно, чем в первый раз, когда мы с мальчиком только прибыли на остров. Бабушка принимает у Питера канат и закрепляет его на болларде. Брезент упал у меня с головы, как одеяло тогда упало с головы мальчика. Не знаю, как сейчас выгляжу, но Питер, который всю дорогу вел лодку молча, выглядит мрачно. Губы у него плотно сжаты и превратились в одну линию. Но мне кажется, есть в этой линии какая-то грусть. Хотя я не всегда правильно считываю по лицу эмоции людей. А вот бабушку явно не беспокоит выражение наших лиц.

– Мари, иди домой, – говорит она. – Живо!

Сначала я думаю, она злится из-за того, что я оставила мальчика без присмотра. Но она «конвоирует» меня от мола мимо мальчика и его пирамидок (которые сегодня чуть выше, чем раньше), даже не взглянув в его сторону.

Ноутбук на кухонном столе открыт. На мониторе сообщение от представителя суда Эстер.

«Реп1787 промежуточный рапорт. Незаконное перемещение нелегала. Конфиденциально».

– Читай, – командует бабушка.

Я читаю.

Это список того, что известно властям о моих передвижениях за прошедший год с лишним.

Итак.

1. Зарегистрирована в Хартуме. Разрешение на проезд до границы.

2. Сведений о пересечении границы Судан – Египет нет.

3. Задержана в аэропорту Каира за нарушение кода 634Н.

4. Депортирована в Лондон, Англия.

5. Содержалась в распределительном центре Хитроу-6. Подтверждение о несовершеннолетии было получено, но отпущена под опеку представителей власти не была в связи с бунтом в центре и побегом.