Она тронулась почти сразу, как по команде. Денис смотрел вслед удаляющемуся экипажу и понимал, что впервые за долгое время не считает самой большой своей проблемой то, что находится в треклятом Средневековье.
– Попрощались?
Люди жабоголового трусили следом за фургоном, а сам он, похоже, все не мог унять фонтан своего любопытства. Или, скорее, профессионального интереса. Денис, конечно, по-прежнему испытывал к нему чувство искренней благодарности, но откровенничать из-за этого не собирался.
– Как видишь.
– Почему не пришел тот, второй?
– Решил остаться…
– Надеюсь, не замышляет на нас никакого нападения?
– Да уж будь уверен.
– Странно все это. Я-то ждал, что сегодня либо вырежу ему второй глаз, либо он мне перережет наконец глотку.
– Послушай, скажу честно – мне плевать.
– Подожди. Так он что же, ничего не сказал? Ни тебе, ни ей?
– Не сказал что?
– Глаз. Это я лишил его глаза.
– Да, помню. Ты уже хвастался. Это случилось во время первой вашей встречи.
– Выслеживал меня много лет. Выследил. Настиг. Это ведь я сжег его деревню. И угнал его дочь в рабство. Правда, рабыней она не стала.
– Умерла?
– Нет. Наоборот. Оказалась на диво живучей. Упертой. И озлобленной. В него, наверное. Я ему это там, когда освободили вас, и сказал. А ты думаешь, с чего он тогда вдруг успокоился? Узнал, что она жива. Да не просто жива, а стала воином. Одним из лучших у мурзы Аяза. За что он приблизил ее к себе и назвал своей приемной дочерью. Дикой лозой. Лично приказал изготовить ей клинок. Тонкий, изящный, крепкий. И чтобы он обязательно был с витой гардой в виде вьющейся лозы.