Игра не для всех. Крым 1942

Васильченко крепко задумался. Гибким умом преподавателя военного училища он понимает правоту моего плана, но в тоже время командир полка загнан в жесткие рамки — ему могут простить какие угодно потери бойцов, но крайне строго спросят за любую «самодеятельность». А вдруг я с группой не удар готовлю по фрицам, а собираюсь сдаться, продаться врагу, позорно бежать и заодно предупредить о будущей атаке?! Она же по замыслу начальника гарнизона «обречена» на успех, раз ночная — главное не бряцать оружием, не разговаривать, подойти поближе к спящим немцам, а там уж на рывок и в штыки… Забыл подполковник, что дозорные посты фрицев регулярно запускают осветительные ракеты! Зато, если угробить девяносто процентов личного состава под пулеметами, бездумно и безжалостно отправив их на верную смерть в лобовую атаку по узкому, пристрелянному мосту — это ничего, это значит, «крепко воюет командир»… Зажравшиеся, тупые твари! Впрочем, комполка у нас не такой, раз в реальности застрелился, видя происходящее… Но вместо ожидаемого согласия, майор неожиданно огорошил меня вопросом:

— Ну, хорошо, а откуда у тебя плавсредства на преодоление реки? Начштаба даже доски к переправе не заготовил. А тут вдруг лодки…

Не моргнув и глазом — а в душе обрадовавшись тому, что майор перешел непосредственно к обсуждению плана — я сказал правду:

— А мы когда еще на Песчанке стояли, две лодки, что немцы использовали для переправы и какие пулями не побило, спрятали под берегом. Сейчас я за ними отправил отделение бойцов.

После небольшой паузы Васильченко согласно кивнул:

— Хорошо. Действуй, а я пущу по мосту разведчиков и штурмовые группы твоей роты. Бойцы у тебя уже опытные, воевать научились. А зная, что на том берегу командир сражается, лучше драться будут.

Решение комполка пришлось мне не по душе, но в логике отказаться майору нельзя:

— Митрофан Иванович, но вы хотя бы еще пять-шесть групп с пулеметчиками дайте, да бронебоев несколько расчетов. И минометами поддержите…

Васильченко резко хлопнул рукой по столу:

— Ша! Ты старший лейтенант орел, но воевать меня не учи!

Я усмехнулся, заметив тень улыбки в уголках губ командира, и неожиданно для него задал необычный вопрос:

— А все-таки — награда для победителя будет?

Митрофан Иванович улыбнулся уже шире:

— А как же! Я тебя и за последнюю схватку за завод представил к «Красной звезде», а если мост возьмем, представление можно будет и на «Отечественную войну» исправить, глядишь, первым в полку получишь!

Прервав удивленно посмотревшего на меня командира жестом руки, я ответил:

— Товарищ майор, да не нужны мне ордена, не за них воюю. У вас ведь сейчас уже все командиры обстрелянные, отпустите меня в Сталинград.

Васильченко аж почернел с лица:

— Да ты что, старший лейтенант, в своем уме? Таких командиров как ты, у меня нет! И на роту твою ставить считай некого!

Я только махнул головой:

— Предчувствие у меня, товарищ майор. Сегодня-завтра еще выживу, а потом… Не увижу жену еще раз, никогда не увижу. Правда. Я ведь итак ко льву в пасть лезу, считай весь полк выручу, если все получится… Мне хотя бы командировку там, или по ранению…

Комполка остро посмотрел мне в глаза:

— А какое такое у тебя ранение?

Мне не пришлось даже играть удивление и негодование:

— Так вся спина осколками мелкими посечена от мины, товарищ майор! Пока вроде нормально заживает, так ведь в любой же момент воспалиться может!

На самом деле это вряд ли — благодаря пенициллину. Но Васильченко это знать ведь необязательно… К слову, взгляд майора как-то разом поскучнел, потух:

— Ничего не могу обещать, Самсонов. Воюй, там видно будет.

От несправедливости и обиды у меня перехватило горло, но ненужные сейчас слова я сдержал. Да и что там — прав Митрофан Иванович, прав. На его месте самого результативного ротного в разгар боев отпускать просто преступно, попробуй объясни руководству рапорт на перевод из воюющей части! Значит, остается финт с «ранением», или как говорят в армии, самострел. Как уберечься от раскрытия и последующего трибунала я примерно знаю, но прежде необходимо выжить в бою за мост…

Вот она, середина не побоюсь этого слова, широченной реки. Периодически взлетают над мостом немецкие «люстры», но мы не попадаем в границы их света — и, пожалуй, это единственное, что оживляет буквально мертвый пейзаж… Слишком тихо на реке, слишком темно, ни одного огонька что на том, что на этом берегу — а многие дома зияют разбитыми окнами, что только усиливает ощущение заброшенности… Не могу избавиться от чувства, что плыву через реку Стикс, а безмолвно гребущие бойцы — это паромщик Харон с его безымянными помощниками… До того все кажется неестественным и жутковатым.

И что самое гадкое, для кого-то из моих бойцов эта переправа в буквальном смысле разделит жизнь на «до» и «после», став порталом в ледяные объятия смерти. Вряд ли возможно будет сохранить всех, когда немцы разберутся, сколь малые силы атаковали их с тыла… А если подкрепление не поспеет вовремя, если бойцы полка не сумеют пробиться с нашей помощью — то мы все здесь обречены.

На хрен, на хрен эти мысли…