Да, оборону я наладил — расписал сектора обстрела, закрепил людей на участках, выставил на ночь двойные посты, поставив им задачи пускать осветительные ракеты каждые десять-пятнадцать минут. Пусть лучше к рассвету кончится запас трофеев, чем мы провороним немецкую вылазку! А подступы мы хоть и жиденько, но заминировали растяжками с последними «лимонками». Гранат теперь хватает — а растяжки утром снимем. Вдобавок я отрядил на дежурство и пулеметные расчеты. Редкие очереди в немецкую сторону (как и плотный кинжальный огонь в случае прорыва) существенно осложнят фрицам жизнь, коли те на что решатся… А проверять людей буду лично, все равно после пережитого напряжения и стоящей перед глазами картины братской могилы сон не идет. Ничего, завтра высплюсь — дай Бог, комполка сдержит слово и не бросит нас в атаку.
«Дай Бог»… Эта вроде бы и привычная присказка вдруг как-то задела, зацепила, заскребла по сердцу. Я даже не понял почему, с удивлением прислушиваясь к себе, пытаясь понять, чем же вызвано раздражение — а потом понял. Бог и война — вещи друг от друга слишком далекие. Где Бог, а где братская могила на семь десятков человек, в которую легли пусть простые, но ведь кем-то очень любимые ребята? Ладно раньше я деле не особенно переживал, хотя иногда и было тяжеловато терять тех, к кому привык. Но все равно гибель бойцов представлялась лишь игровым антуражем, попыткой добиться разработчиками сходства с реальной войной.
Теперь же все стало иначе. Теперь мне в каждом боте видится реальный человек с реальной биографией. А все, что происходит вокруг меня сейчас, происходило и ранее! Люди гибли — десятками, сотнями, тысячами… Да что там тысячами — миллионами! А в смерти, если разобраться, ничего ведь возвышенного нет. Герой ты или трус, всех свалят в братскую могилу, да присыплют сверху землицей — и все, твой жизненный путь окончен. И это если есть, что похоронить — вон, от знакомца Василия Терехина остались обугленные кости, и опознали его по сплавленному портсигару. А ведь был герой, крепко сражался с фрицами! Только утром познакомились, даже немного подружились, и уже было чувство, что знаем друг друга давно и прочно — и вот, нет смелого лейтенанта, танкового взводного. Нет вместе с экипажем, целиком упакованным в брезентовую сумку… А, зараза, как же хочется нажраться при этих мыслях!
Ладно, ладно, спокойно… Мужики всегда на воинах гибли, всегда смерть щедро собирала их на полях битв. Чем наше хуже? Такова солдатская доля…
Солдатская. Да, может быть. А как же доля тех гражданских, кого изнасиловали, расстреляли, зарезали, повесили или сожгли на оккупированной территории? Что такого плохо сделали женщины и девушки-подростки, фактически дети?! Чем заслужили такую судьбу?! Сразу вспомнилась история с разбомбленным в 41-м детском эшелоне, на котором если не ошибаюсь, эвакуировали ленинградских детей. Рассказы очевидцев о кусках маленьких детских тел, разбросанных на огромных площадях… Вспомнилась жуткая фотография времен войны — фотография мертвого младенца, примотанного к дереву колючей проволокой. Я эту фото в интернете случайно увидел, и теперь никак не могу забыть. И понять не могу — зачем? ЗАЧЕМ?! Чем он был опасен, что плохого сделал вам выродки, этот младенец?!
И где был Господь, когда его убивали, почему не спас, раз всесилен?!
— А здесь не совершают военных преступлений? Или когда вели расстреливать Ольку с семьей деревенских, укрывших раненых — это было исключение из правил?!
— Пусть игра. Пусть. Я же говорю о том, что происходило в реальной истории! И о том, почему Господь все это допустил!!!
— Что?!
Мне стало даже немножко смешно — ИИ решил поговорить со мной о Боге. Ведь явно же идиотская ситуация! Но с другой стороны любопытно же, что он скажет.
— Ну, валяй.