Надо сказать, что Фрэнсис Бэкон интересовался многим, в том числе и шифрами, и даже написал о них специальное исследование{51}
. Поэтому саму по себе возможность существования каких-то зашифрованных сообщений в его или шекспировских сочинениях нельзя исключить. Однако произвольные псевдоматематические операции (да ещё в отрыве от исторического и литературного контекста) к убедительному прочтению предлагаемых бэконовских сообщений не привели. В то же время кажущаяся доступность подобных вычислений плодила многочисленных подражателей, подчас терявших в своём неофитском рвении всякое чувство меры. Поэтому можно понять негодование дороживших шекспировским наследием людей против бэконианских «дешифровщиков». В глазах тогдашних солидных учёных-литературоведов применяемые этой категорией бэконианцев методы дискредитировали не только самих рьяных их изобретателей, но заодно и всякие критические исследования традиционных представлений о личности Шекспира вообще, попытки трезвого осмысления странностей и непреодолимых противоречий шекспировских биографий.Тогда осью развернувшейся дискуссии была альтернатива: либо Шакспер из Стратфорда, либо Фрэнсис Бэкон, то есть каждый, кто отрицал авторство стратфордца (или даже сомневался в нём), почти автоматически рассматривался как бэконианец — приверженец гипотезы об авторстве Бэкона. Такая жёсткая постановка вопроса, сведение его возможного решения к подобной альтернативе были неправомерны, мешали дальнейшим исследованиям. Критическое отношение к стратфордской традиции не означает, что человеком, писавшим под псевдонимом «Потрясающий Копьём», мог быть только Фрэнсис Бэкон. Таких людей в шекспировскую эпоху было если и не особенно много, то, во всяком случае, не один и не два. Нужны были тщательные научные поиски и исследования реалий, анализ многих аспектов социальной, культурной и политической жизни эпохи; надежды на быстрое и лёгкое решение сложнейшей историко-литературной проблемы оказались эфемерными.
Бэконианцы, и особенно те, кто все надежды возложил на «дешифровку», стали объектом жестокой критики. Ненаучные методы, торопливость, ажиотаж, наивное убеждение, что все средства хороши в споре, была бы уверенность в своей правоте, неоднократно подводили тех, кто к ним прибегал, — и не только в шекспироведении.
Примером раздражённой реакции на безответственные декларации и антинаучные приёмы бэконианцев-«дешифровщиков» является статья «Шекспир — бэконовский вопрос»{52}
известного русского учёного Н.И. Стороженко (того самого, кто отмечал разительное несоответствие между тем, что известно о Шекспире, и его произведениями) в превосходном издании сочинений Шекспира Брокгауза и Ефрона. Можно заметить, как в этой статье Стороженко, справедливо критикуя антинаучные приёмы некоторых бэконианцев, отбрасывает, однако, вместе с их необоснованными утверждениями и саму проблему шекспировского авторства, «шекспировскую тайну», существование которой он сам косвенно признавал ранее. Защищая, как он полагал, Великого Барда от его недоброжелателей, Стороженко не жалел полемических стрел в адрес давно уже ушедшей из жизни Делии Бэкон и её последователей. Аргументы, схожие с теми, что тогда выдвигал московский профессор, повторятся, как увидим, и потом, когда речь пойдёт уже не о пресловутых «дешифровщиках», а об историко-литературоведческих исследованиях, о научном анализе большого фактического материала, новых открытиях. Этих исследователей также будут обвинять в пренебрежении художественной стороной шекспировского наследия, в нечестивости, отсутствии пиетета перед именем великого гения и т.п.Итак, сторонникам и последователям Делии Бэкон не удалось доказать, что под псевдонимом «Уильям Шекспир» скрывался именно великий философ. Несмотря на множество фактов, говорящих о причастности Фрэнсиса Бэкона к «шекспировской тайне», бэконианцы не смогли отвести ряд серьёзных возражений против своей гипотезы. Прежде всего это относится к изданию в 1623 году Великого фолио. Бэкон был тогда жив и здоров (он умер 6 апреля 1626 г., простудившись во время опыта по замораживанию), в то время как всё в Великом фолио говорит о посмертном характере издания, особенно стихотворения Джонсона, Диггза и Анонима, а также посвящение братьям Герберт. Против кандидатуры Бэкона на роль автора шекспировских пьес (где обнаруживается явная симпатия к Эссексу) говорит и поведение королевского обвинителя на процессе несчастного фаворита — именно Бэкон приложил наибольшие усилия, чтобы отправить его на эшафот. Но и это не всё: уже после того, как голова Эссекса скатилась, Бэкон не побрезговал выступить в качестве официального литератора, написав «Декларацию об изменах, совершённых Робертом, графом Эссексом», чернившую память о казнённом.