Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса

Почему же такая спешка с погребением, почему никому не было разрешено видеть лицо покойника? Для этого устроители похорон — братья умершего Фрэнсис и Джордж — должны были иметь какую-то очень вескую причину, но какую? Можно, конечно, предположить, что лицо покойника было обезображено предсмертными страданиями или он был убит (не обратив внимания на то, что незадолго до смерти его поразил «апоплексический удар», и на присутствие при нём до конца преданного ему брата Джорджа, на слова честеровской Феникс об улыбке, застывшей на лице мёртвого Голубя). Но ведь и тогдашние бальзамировщики умели приводить доверенное их заботам тело в должный порядок даже в самых худших случаях. Нет, причина была явно другая. Тем более, что, изучая бельвуарские бумаги, мы обнаруживаем новый и не менее удивительный факт: графиня Рэтленд не присутствовала на похоронах своего супруга! Хотя она, как видно из поэмы Честера, была возле умирающего в его последние дни и часы: «Посмотрите на насмешливое выражение, застывшее на его лице! Раскинув свои крылья далеко, он смеётся при этом…» Голубь умирает на глазах у Феникс — Елизавета присутствовала при эпилоге жизненной драмы Рэтленда…

Отсутствие Елизаветы на похоронах мужа не может быть объяснено платоническим характером их отношений — перед всем светом она была его законной супругой, графиней Рэтленд, и всего лишь незадолго до того принимала гостей в качестве хозяйки Бельвуара. Теперь же, когда там разыгрывались странные похоронные церемонии без покойника, она находилась далеко: готовился следующий акт трагедии. О нём стало известно из сравнительно недавно найденного письма одного хорошо осведомлённого современника событий. Вот что писал сэру Дадли Карлтону 11 августа 1612 года собиратель лондонских новостей Джон Чемберлен: «Вдова графа Рэтленда умерла десять дней назад и тайно похоронена в храме Св. Павла, рядом со своим отцом сэром Филипом Сидни. Говорят, что сэр Уолтер Рэли дал ей какие-то таблетки, которые умертвили её»^{104}.

Итак, Елизавета умерла в Лондоне 1 августа, через десять дней после более чем странных боттесфордских похорон Рэтленда. Слух о том, что причиной её смерти был яд, полученный от Уолтера Рэли, подтверждает добровольный характер этой смерти. Не забудем, однако, что говорить о самоубийстве открыто было нельзя — церковь осуждала самоубийц, их даже запрещалось хоронить в пределах церковной ограды (вспомним сцену погребения бедной Офелии). Неясно, как Елизавета Рэтленд могла получить ядовитые таблетки от Уолтера Рэли, который уже восемь лет сидел в Тауэре, приговорённый к смерти. Впрочем, заключение не было слишком строгим: в крошечном тюремном садике он не прекращал своих ботанических опытов, писал книгу, к нему приходили не только жена с сыном, но и другие посетители, в том числе сама королева Анна с почитавшим знаменитого мореплавателя наследным принцем Генри. В таких условиях получить от Рэли «таблетки» для Елизаветы было несложно, изготовить же их «на всякий случай» для заключённого мог его сводный брат Адриан Гилберт, живший в те годы в доме Мэри Сидни-Пембрук и занимавшийся составлением различных лекарств.

В отличие от мужа, Елизавету Рэтленд захоронили сразу после смерти, но тоже тайно, ночью, в главном храме страны — её останки опускают в могилу отца, первого поэтического Феникса Англии. Такое быстрое и тайное захоронение говорит о предварительной подготовке, о том, что всё совершалось в соответствии с предсмертными указаниями самой Елизаветы. И здесь можно привести строки из стихотворения, которого не могла не знать Елизавета Рэтленд, — стихотворения Николаса Бретона «Любовь графини Пембрук» (1592 г.):

«О, пусть моя душа обретёт своё последнее успокоение
Только в пепле гнезда Феникса».

Это выражение — «гнездо Феникса» — стало в 1593 году названием для поэтического сборника, содержащего элегии на смерть Филипа Сидни.

Несмотря на торжественные государственные похороны Филипа Сидни в феврале 1587 года и многочисленные поэтические отклики на его смерть, над его могилой не было сооружено никакого памятника, только на ближайшей к могиле колонне прикреплена табличка с начертанными на ней несколькими строками. Похоже, что сестра поэта и его друзья считали, что, живя в своих творениях, он не нуждается в других памятниках. После тайных похорон его дочери ничего в храме и возле могилы не изменилось. А ещё через полстолетия, во время Великого лондонского пожара, деревянное здание старого собора Св. Павла сгорело дотла, погибли и все архивы, в которых не могло не быть записи о погребении дочери Сидни в «гнезде Фениксов»… И в течение нескольких столетий дата и обстоятельства её кончины оставались загадкой для историков и литературоведов, когда они встречались с её именем, изучая произведения Бена Джонсона и Фрэнсиса Бомонта[169].