Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса

Особую роль играет в шекспировской пьесе один из них - Жак-меланхолик, образ, отсутствующий у Лоджа. Являясь часто рупором авторской мысли, он с грустной иронией наблюдает за суетой и безумствами мира. У него много общего с Бироном в "Бесплодных усилиях любви" и Бенедиктом в "Много шума из ничего". Ипполит Тэн писал, что Жак-меланхолик - один из самых дорогих Шекспиру героев - "прозрачная маска, за которой видно лицо поэта". Это неотступно следующий за Эссексом Рэтленд, вернувшийся из своих странствий и, как говорит Жак, вынесший из них "опыт, внушающий ему какое-то шутливое уныние". И еще Жак многозначительно добавляет: "Я дорого заплатил за мой опыт". Задорная Розалинда советует ему продолжать носить иностранное платье и ругать все отечественное, иначе она не поверит, что он действительно "плавал в гондолах" - то есть был в Венеции. Но именно Рэтленд, как мы знаем, был в Венеции незадолго до того. Автор пьесы отделяет Жака-меланхолика от троих сыновей сэра Роланда Лесного (троих братьев Рэтленда) и от Розалинды - дочери изгнанного герцога (падчерицы Эссекса Елизаветы Сидни), хотя пикировки Жака и Розалинды, схожие с состязаниями в остроумии между Бенедиктом и Беатриче, в пьесу введены. Итак, Жак-меланхолик - это нарисованный с мягкой иронией портрет молодого Роджера Мэннерса, графа Рэтленда, дополняющий миниатюру Исаака Оливера и картину Роберта Пика. И читатели пьесы "Как вам это понравится" многое выиграли бы, если бы при ее переизданиях издатели сопровождали текст репродукцией изображения молодого лорда, раздумывающего, как и Жак, "под дубом, чьи вековые корни обнажились", над преходящей суетой земной... Возможно, выиграли бы и шекспироведы-редакторы.

Все-таки не простой это вельможа - Жак-меланхолик, очень странный вельможа.

Вот что он говорит своему патрону, Старому герцогу:

"...О! Будь я шутом!

Я жду как чести пестрого камзола!

Старый герцог

И ты его получишь.

Жак

Он к лицу мне:

Но только с тем, чтоб вырвали вы с корнем

Из головы засевшее в ней мненье,

Что я умен, и дали мне притом

Свободу, чтоб я мог, как вольный ветер,

Дуть на кого хочу - как все шуты,

А те, кого сильнее я царапну,

Пускай сильней смеются..."

Жак просит разрешить ему говорить людям все, что он о них думает:

"Оденьте в пестрый плащ меня! Позвольте

Всю правду говорить - и постепенно

Прочищу я желудок грязный мира,

Пусть лишь мое лекарство он глотает".

Но Старый герцог резонно замечает ему, что, преследуя зло в людях, Жак несправедлив:

"Фу! Я скажу, что стал бы делать ты...

Творил бы тяжкий грех, грехи карая.

Ведь ты же сам когда-то был развратным

И чувственным, как похотливый зверь:

Все язвы, все назревшие нарывы,

Что ты схватил, гуляя без помехи,

Ты все бы изрыгнул в широкий мир" (II, 7).

Эти слова Старого герцога как будто согласуются с признанием самого Жака о дорогой цене, которую ему пришлось заплатить за свой опыт, с болезненным состоянием Рэтленда во время и после его пребывания в Италии и, наконец, с его ранней смертью.

Ответ Жака Старому герцогу лучше всего привести в точном прозаическом переводе, чтобы ничего в нем не упустить и не исказить:

"Что же, если кто-нибудь восстанет против гордыни, разве он указывает этим на кого-либо в частности? Разве она не воздымается так же высоко, как море, пока сама крайность этого не вызовет отлива? Какую именно женщину разумею я, если говорю, что иная горожанка носит на недостойных плечах целые королевские достояния? Которая из них может прийти сказать, что я подразумеваю именно ее, когда ее соседка совершенно подобна ей? Или кто, занимающийся подлым ремеслом, скажет, что его пышный наряд добыт не за мой счет, полагая, что я указываю именно на него, и тем самым признает свои пороки предметом моей речи? Но посмотрим тогда, в чем обидел его мой язык: если я отозвался о нем справедливо, он сам вредит себе, если же он свободен от нарекания, то моя оценка улетает прочь, как дикий гусь, никем не окликнутый..."

Здесь Жак говорит о социальной функции писателя и поэта, обличающего несправедливость и пороки; и говорит он это о себе!

И наконец, Жак-меланхолик произносит знаменитый, раскрывающий сущность шекспировского видения мира монолог:

"Весь мир - театр.

В нем женщины, мужчины - все актеры.

У них свои есть выходы, уходы,

И каждый не одну играет роль..."(II, 7) {*}.

{* У входа в открывшийся незадолго до создания этой пьесы театр "Глобус" (где так часто видели Рэтленда и Саутгемптона) поместили изображение Геркулеса, державшего на плечах земной шар. В латинской надписи под изображением - та же мысль о театральной, преходящей сущности человеческой жизни и всего окружающего нас мира, что и в монологе Жака: "Totus mundus agit histnonem"}