Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

Поскольку большинство героев «парнасских» пьес явно имеют реальных прототипов, исследователи XX века неоднократно пытались их определить; особенно хотелось им узнать, кто же скрывается за маской Галлио. Как бы он ни изощрялся, ясно, что Галлио не простой студент (или бывший студент) Кембриджа. Он — аристократ, его друзья — графы и лорды, он был недавно в других странах, в том числе в Италии, участвовал в походах Эссекса, собирается в Нидерланды, он — кембриджец, но у него есть кабинет и в Оксфорде, и при дворе, он покровительствует бедным студентам, писателям, учёным. Мы узнаём также, что он учился в университете в Падуе и приобрёл там драгоценный меч из толедской стали, что некий граф хотел бы выдать за него свою дочь. И при этом он, оказывается, известный, даже прославленный поэт, для которого университетская пишущая братия делает поэтические и драматургические заготовки! Его речи насыщены нешуточной эрудицией; и всё время он сворачивает на «сладостного мистера Шекспира», без его портрета и без его книг под подушкой Галлио жить не может; и похоже, что когда он говорит всё это, то как-то странно посмеивается…

Инжениозо представил молодого эксцентричного лорда как шута, и это именно такой, а может, и тот самый шут, каким хочет быть Жак-меланхолик, вельможа из окружения опального Герцога в шекспировской пьесе «Как вам это понравится»:

«Я жду как чести пёстрого камзола!»

Традиционный шут — слуга низшей категории, пария, почти что живая кукла, игрушка и забава для своего господина и его гостей. Но для выполнения этой функции шуту, при всей его социальной ничтожности, разрешается делать то, что не дозволяется никому другому: смеяться надо всем и говорить правду, даже неприятную. Вот этой-то единственной привилегией шута и хочет обладать Жак. Галлио, странный персонаж «парнасской» пьесы, — это Жак, осуществивший свою мечту, скрывающий своё лицо и подлинное имя под маской шута и под шутовским именем.

Высказывалось предположение, что под личиной Галлио кембриджские остроумцы вывели графа Саутгемптона, который закончил колледж Св. Джона за десятилетие до того, участвовал в походах Эссекса, покровительствовал нескольким писателям (в том числе, как принято считать, — Шекспиру). Его Лесбией могла быть Елизавета Верной, на которой он тайно женился в 1598 году. «Точки совпадения» у Саутгемптона с Галлио действительно есть, но есть и серьёзные несоответствия. Это и десятилетний разрыв между временем окончания Саутгемптоном университета и временем (пусть даже приблизительным) действия пьесы, и то, что Саутгемптон никогда не был в Падуе, и то, что по своему характеру и интересам он мало был склонен к шутовству. Ещё более веские возражения связаны с именем поэта Джона Уивера, о котором Галлио говорит как о своём прославившем его однокашнике. Джон Уивер учился в колледже Королевы с 1594 по 1598 год и ни по колледжу, ни по времени пребывания в Кембридже никак не может считаться однокашником Саутгемптона. Профессор Д.Б. Лейшман^{74}, издавший и прокомментировавший в 1949 году «парнасские» пьесы, и другие исследователи так и не смогли назвать подходящего однокашника Уивера, который мог бы послужить прототипом Галлио, или того аристократа, которого шут пародирует.

Однако такой подходящий по всем параметрам воспитанник колледжа Королевы (и даже одногодка Джона Уивера) есть, и я могу наконец назвать его имя — это Роджер Мэннерс, 5-й граф Рэтленд.

Он занимался в Кембридже с 1587 по 1595 год, причём первые два года именно в колледже Королевы, со студентами которого продолжал поддерживать тесные связи и после перехода в другой кембриджский колледж; потом, закончив курс обучения, часто бывал в Кембридже и провёл там последние месяцы своей жизни. Уивер знал Рэтленда, и это подтверждается тем, что одна из первых эпиграмм в его книге — «Эпиграммы старого покроя, а также новейшей моды»^{75} — посвящена Рэтленду; а вообще в книге всего несколько знатных адресатов, не считая королевы Елизаветы. Зато там присутствуют Джонсон и Марстон[97]!

Джона Уивера мы уже упоминали ранее, это имя можно встретить почти во всех шекспировских биографиях: именно он одним из первых высоко отозвался о творениях Великого Барда в этой же самой книге эпиграмм. Причём высочайшая оценка даётся как поэтическим произведениям Шекспира — «Венере и Адонису», «Лукреции», так и драматическим — «Ромео и Джульетте», «Ричарду III»; поэт намекает, что существуют и другие произведения, с которыми он ещё не знаком:

«Медоточивый Шекспир, когда я увидел твои стихи,
Я поклялся, что их мог написать только сам Аполлон…»

Галлио говорит, что Уивер в своей эпиграмме восславил его. И действительно, в той же книге эпиграмм среди стихотворений, обращённых к университетским товарищам (к некоторым — под их студенческими прозвищами), мы находим «Эпитафию для покойного Галлио»^{76}!