Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

Этот повторяющийся образ — некое загадочное имя, остающееся после обоих героев, возникающее, подобно Фениксу, из их пепла, явно несёт важную смысловую нагрузку. Мы встречаем его и дальше в стихотворениях других участников сборника; так, в поэме, с которой начался наш поиск и под которой стоит имя Шекспира, образ уточняется — «двойное имя»; у Марстона он обретает и другие весьма многозначительные атрибуты, отсутствующие в легенде о чудесной птице.

Голубь всё-таки первым вступает в пламя, сгорая в нём, и рассказом Феникс о том, как стоически, даже с улыбкой, принял её друг своё последнее испытание, заканчивается поэма Честера:

«Посмотрите на насмешливое выражение его лица —
Раскинув свои крылья повсюду, он продолжает смеяться!
Учись, испорченный мир, учись слушать и видеть
Дружбу незапятнанную и подлинную».

И вот она уже спешит за ним:

«Я лечу к тебе, милый Голубь, и своими крыльями
Я обниму твой драгоценный пепел.
И я надеюсь, что это восстающее Создание
Будет владеть всем сотворённым нами обоими.
Но мне пора. О, приобщи меня к своей славе!»

Обратим внимание на «Создание» (Creature), которое будет владеть всем, что сотворено обоими героями, — это, несомненно, тот же загадочный образ — «Имя, поднимающееся из их пепла», но есть и некоторое уточнение: речь идёт о творческом наследии. Завеса тайны приоткрывается… Внимательному читателю могут показаться странными слова Феникс о том, что у её мёртвого (или умирающего) друга было насмешливое или даже весёлое (mirthful) выражение лица. Однако это не опечатка и не небрежность автора, ибо рядом с этим прилагательным мы видим глагол joyes — веселится. Он смеялся и на пороге Вечности…

Под последней строкой монолога Феникс напечатано: «Конец. Р.Ч. (Роберт Честер. — И.Г.)». Несмотря на это, далее на трёх страницах появляются ещё два стихотворения[17], не разделённые на строфы — строки рифмуются попарно. Первое озаглавлено «Пеликан» и содержит его свидетельство о смерти как Голубя, так и самой Феникс:

«О, что за душераздирающий Спектакль,
Подлинное Чудо Мира я видел…»

Пеликан говорит о мужестве, с которым Голубь встретил смерть, потом рассказывает, как Феникс («удочерённое дитя Природы») храбро последовала за своим другом и оба сгорели в пламени Аполлона.

«О, если редчайшие из земных существ
Сгорают вместе, что может подняться из огня
И предстать перед глазами изумлённых смертных,
Как не ещё более совершенное Создание?»

Это возникшее из пепла Голубя и Феникс Создание получило от них все дары благородных умов, устремлённых к добру, любви, красоте. И вклад Феникс нельзя отделить от того, что дал Созданию Голубь, — эти двое благодаря Природе стали одним. Что касается Природы, то ясно: речь идёт о Госпоже Природе, доставившей свою воспитанницу на этот остров, где служат Аполлону. Гораздо труднее постичь удивительнейшее и совершеннейшее Создание, на которое Честер несколько раз намекал и раньше и к которому он обращает свой восторженный взор в последнем стихотворении, так и озаглавленном: «Заключение».

 «Заключение» начинается с извинения в слабости авторского таланта для того, чтобы говорить о столь важных событиях, о столь редкостном предмете; но ведь случается, что «самую тяжёлую и ценную ношу доверяют тащить скромному ослу». После этого извинения Честер сообщает, что другой царственный Феникс поднялся из пламени, и это блестящее Создание будет долго удивлять мир. Честер выражает надежду, что «благородные умы» одобрят его старания, и опять подписывается: «Конец. Р.Ч.».

Песни Голубя и сонеты Шекспира

Дальше на 34 страницах читатель может ознакомиться с большим собранием стихотворений («кантос»), представленных как «созданные Пафосским Голубем для прекрасной Феникс»^{8}. Такой подзаголовок, сам характер этих поэтических произведений, а также то обстоятельство, что Честер специально пометил их как чужие, цитируемые им, не позволяют рассматривать их в качестве простого продолжения честеровской поэмы. «Песни Голубя» по своей яркой поэтической образности, виртуозной поэтической технике превосходят не только произведение неизвестного в истории литературы Честера, но и таких выдающихся поэтов, участников сборника, как Чапмен, Джонсон, Марстон. Это целый каскад мастерских акростихов, удивительно близких по своим темам и образности шекспировским сонетам.