Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

8 мая 1612 года в Кембридже в присутствии своего любимого брата Джорджа хозяин Бельвуара и «главный человек Шервудского леса» подписывает завещание: «Я, Роджер, граф Рэтленд… будучи больным телом, но в полной и совершенной памяти…» Главным наследником завещатель оставлял следующего за ним по старшинству брата — Фрэнсиса. Достойные суммы выделялись другим членам семьи, специально предусмотрены средства на образование, которое предстояло получить юным племянникам. Не были забыты и слуги: Фрэнсису предписывалось вознаградить каждого из них в меру их достоинств и продолжительности службы; крупная сумма предназначалась на сооружение госпиталя и богадельни в Боттесфорде, а также обоим кембриджским колледжам, где учился граф Рэтленд, — колледжу Королевы и колледжу Тела Христова… И лишь Елизавете, графине Рэтленд, своей законной супруге, завещатель не оставил абсолютно ничего, он вообще не упомянул её!

Завещание владетельного лорда, в котором ни разу не упомянута его жена, является крайне удивительным документом. Если говорить только о семьях Мэннерсов и Сидни, то можно вспомнить завещание Филипа Сидни, назначившего исполнителем своей последней воли жену Франсис, мать годовалой тогда Елизаветы, и оставившего ей половину состояния. После смерти Джона Мэннерса, отца Роджера, всеми делами и имуществом распоряжалась, в соответствии с последней волей покойного, его вдова. Полное отсутствие Елизаветы Рэтленд в завещании мужа противоречит не только её законным правам и традициям обоих семейств. При жизни муж, несмотря на временами весьма стеснённые финансовые возможности, никогда не отказывал Елизавете в оплате её личных расходов (напомню, затраты на платье и драгоценности для участия в постановке маски «Гименей» составили свыше тысячи фунтов!). Когда она жила в Лондоне или в другом имении Рэтлендов, управляющий исправно высылал ей по указанию графа достаточные средства… Как можно совместить это постоянное внимание и заботу о ней — даже в период их раздельной жизни — с полным, просто непостижимым «забвением» её в завещании?

Клауд Сайкс, внимательно изучавший все документы, относящиеся к Рэтленду, но не придававший не очень ясной для него фигуре дочери Филипа Сидни особого значения, пишет по поводу отсутствия её имени в завещании: «Для Рэтленда она уже была мертва»^{102}, употребляя это выражение как метафору. Однако после исследования честеровского сборника и зная, что произошло летом 1612 года вслед за смертью Рэтленда, мы можем повторить эти слова в буквальном их смысле.

Ведь, как свидетельствует Честер, Феникс уходит из жизни сразу же после Голубя не случайно: они заранее условились вместе покинуть этот мир. И когда Рэтленд излагал нотариусу свою волю, он знал, что его супруга последует за ним, поэтому-то он и не оставляет ей ничего: как и ему, ей ничего уже в этом мире не требовалось.

Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, скончался в Кембридже 26 июня 1612 года. Тело его было забальзамировано (есть запись дворецкого о плате бальзамировщику), но доставлено в родные места, находящиеся всего в сотне километров, только 20 июля. По обычаю, перед похоронами гроб с телом покойного должны были выставить в его доме, чтобы родные и домочадцы могли с ним попрощаться. Но на этот раз — и позднейший историк Бельвуара Ирвин Эллер^{103} не смог найти этому никакого разумного объяснения — обычай был грубо нарушен. Закрытый гроб сразу же препроводили в церковь соседнего селения Боттесфорд и предали земле в фамильной усыпальнице Рэтлендов, рядом с могилами отца и матери покойного графа; при этом с самого момента прибытия процессии из Кембриджа никому не было дозволено видеть лицо покойника! И, словно всей этой необъяснимой таинственности было недостаточно, через два дня, без покойника, в замке и церкви исполнены все надлежащие торжественные похоронные церемонии. Очевидно, священник был в недоумении, так как счёл своим долгом сделать в приходской книге специальную запись о странной процедуре.