Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса

«До последней степени поражает всякого, кто ценит в Шекспире то, что он ярче кого бы то ни было во всемирной литературе воспроизвёл душевную жизнь избранных натур, когда узнаёшь об его операциях не только по покупке и приобретению лично для себя домов и земли, но и по приёму в залог чужих владений и вообще по займам… Как же, однако, сочетать в одно представление мировую скорбь и разбитые иллюзии с тем, что одновременно с «Гамлетом» Шекспир с присущей ему осмотрительностью и тщательностью был занят приобретением новой земельной собственности? Как, наконец, соединить в одно личное представление величественную безнадёжность «Отелло», «Меры за меру», «Макбета», «Лира» с таким мелко суетливым и не совсем чистоплотным занятием, как относящийся как раз к тем же годам откуп городских поборов (церковной десятины)? Очевидно, ни в каком случае не следует смешивать в одно представление Шекспира-человека, Шекспира-дельца с Шекспиром-художником. Очевидно, что Шекспир-художник жил в своём особом волшебном мире, где-то на недосягаемой высоте, куда голоса земли не доходят, где художественное прозрение его освобождается от условий времени и пространства»^{31}. Итак, «не следует смешивать в одно». Ибо смешать, сочетать чрезвычайно трудно…

Тем, кто считает, что великий поэт и драматург Уильям Шекспир и стратфордский откупщик церковной десятины Шакспер — одно лицо, приходится предполагать в авторе «Гамлета» и «Лира» такую чудовищную раздвоенность, подобную которой воистину не знает история мировой культуры. Можно заметить, что С.А. Венгеров ничего не говорит о неграмотной семье (возможно, не располагая тогда достаточной информацией в отношении дочерей Шакспера), а деликатно касаясь «операций по займам», не упоминает о том, что эти «операции» иногда заканчивались судебным иском, а возможно, и препровождением несостоятельного должника или его соседа-поручителя в долговую тюрьму. Явно ростовщический характер денежных операций Уильяма Шакспера разрушает даже тот портрет осмотрительного и расчётливого приобретателя, который рисовали викторианские биографы Шекспира, утверждавшие, что он был вынужден заниматься некоторыми малопоэтическими делами только для того, чтобы содержать семью и иметь возможность спокойно отдаваться творческому труду. Человек, который не хотел печатать свои произведения и иметь таким образом законный и достойный заработок, не брезговал давать деньги в рост и таскать своих небогатых соседей по судам!

Ростовщические операции Шакспера, откуп церковной десятины, неграмотная семья и ужасное завещание — самые ошеломляющие из всех сделанных за несколько веков открытий об этом человеке, и неудивительно, что у многих в остальном вполне объективных биографов просто не поворачивается язык назвать вещи своими именами. Делаются попытки оспорить ростовщический характер шаксперовских займов на том шатком основании, что в сохранившихся документах нет указаний на проценты, которые должник должен был уплатить кредитору за предоставленную ссуду. Такой аргумент игнорирует то обстоятельство, что должник давал долговую расписку не на ту сумму, которую он получал от своего кредитора, а на ту, которую был обязан вернуть, с включением в неё начисленных процентов. Выходит, что Шакспер просто по доброте душевной одалживал своим соседям и знакомым деньги (или солод), когда же они не могли своевременно вернуть долг (а это случалось не раз), ему ничего не оставалось, как взыскивать с них деньги через суд. Нередко кончавшиеся серьёзными неприятностями для должников ссудные операции стратфордца приобретают подчас черты чуть ли не своеобразной филантропии в интересах искусства. А.А. Аникст пытался, например, увязать финансово-судебную практику Уильяма Шакспера с фактами театральной жизни эпохи, объяснив настойчивое и жестокое судебное преследование оказавшегося на мели Джона Эдинбрука и его поручителя кузнеца Томаса Хорнби тем известным фактом, что в эти самые годы (1608—1609) труппа «слуг Его Величества» приобретала новое театральное помещение и Шекспир мог нуждаться в средствах для этого^{32}. Долг был — шесть фунтов…

Но как бы ни объяснять эти факты, отрицать их нельзя, а они неоспоримо свидетельствуют о том, что Уильям Шакспер занимался не только откупом налогов на солому и сено, но и примитивным ростовщичеством, как и его друзья Комбы. В шекспировских же произведениях, особенно в «Венецианском купце» и «Тимоне Афинском», автор гневно и презрительно бичует ростовщиков.

Завещание Уильяма Шакспера не содержит ни малейшего намёка ни на книги, ни на рукописи. И от Уильяма Шекспира, великого писателя (кто бы он ни был и как бы ни писалось его имя), тоже не осталось, в отличие от большинства других поэтов и драматургов, его современников, не только абсолютно никаких рукописей, но и вообще ни клочка бумаги, ни одной строки, написанной его рукой!

За несколько веков напряжённейших поисков удалось найти лишь шесть подписей стратфордца в архивных документах, из них три — в завещании.