Игра. P.S.

Мне потребовалось три недели, чтобы снова быть рядом с ней. Ни так. Мне потребовалась минута, чтобы всё для себя решить. Я там, где она. Остальное время ушло на закрытие текущих дел фитнес клуба и на покупку квартиры в Америке. В последнем и была самая большая загвоздка. Мне не нужна была какая-то квартира. Мне нужна была именно эта. Почти две недели риелтор воевал за эту квартиру. Победила кругленькая сумма денег.

Уже почти неделя как я жил в Нью-Йорк. С Бельчонком стенка к стенке. Каждое утро в глазок провожал ее, каждый вечер так же радостно встречал. Иногда прогуливался до ее школы, но поодаль от нее. Хотел появиться эффектно и масштабно. А главное неожиданно, чтобы поразить ее, обескуражить. И пока будет приходить в себя, заграбастать в свой плен.

Но Бельчонок исчезла. В квартире тишина. А меня уже трясет, как алкоголика, который вышел из затяжного, но такого любимого запоя по имени Богданова. Неужели просекла, что я здесь и сбежала. Настолько категорично настроена против меня? В студии сказали, что уже второй день без предупреждения пропускает занятия. Куда еще бежать, не знал, поэтому ринулся обратно к ее квартире.

Ломашил дверь. Минута прошла, а кажется целый год. Меня так коротило, что искры из-под кулаков сыпались, когда я хреначил ими эту ненавистную дверь. А потом тихое:

— who's there?

— Сосед! — почти кричу я и дергаю дверь, когда слышу щелчок замка.

Бельчонок влетает в меня. А я, бл*дь, дышать начинаю. Вот она. Вот моя девочка. Не сбежала.

Ловлю, обхватываю руками, прижимаю.

Не сопротивляется. Не вырывается. Режим «отвали Ветров» не работает.

— Бельчонок? — судорожно шепчу в ее рыжую макушку.

Молчит.

А меня жаром опаляет. Горячая. Совсем горит.

Отодвинул от себя. В лицо заглянул. Щеки красные. Губы сухие, потрескавшиеся. Взгляд мутный.

— Бельчонок? — повторяю.

Хоть что хочу услышать. Но она молчит. Только ресницами хлопает.

А меня штырит неописуемо. С места сдвинуться не могу. Конечности окаменели, но внутри все гудело, как под многовольтным напряжением. Вперил в нее глаза и не знал, что делать дальше. Очухался, когда она в моих руках оседать начала. Подхватил на руки и в квартиру внес. Только Бельчонок своей лихорадочной дрожью градус моего напряжения до максимальной отметки подняла. Меня трясло не меньше ее.

Телефон, браузер, номер клиники, звонок и ожидание доктора.

Для меня это ожидание пыткой стало. Я ж, как неразумный ребенок, ходил около спящей, дрожащей, горящее ее и только сопел от бессилия. Градусника нет. Да у нее вообще аптечки нет. По крайней мере, я не нашел.

— Холодно, — бормочет она. А на меня накатывает новая волна паники. Мотыляет всего. Проклинаю всё и всех. И доктора, который еще не приехал, хоть я звонил минут десять назад. И себя, бестолочь масштабную, что не знаю, что и как делать. Даже моей маленькой досталось, что в эту чужую Америку от меня сбежала. Адреналин так шарашил, что доктора чуть не убил за медлительность.

— Нервное истощение, — констатировал врач. — Особого лечения не требуется. Сон, покой. Температура спадет после укола.

А у меня у самого температура. Только не высокая, а запредельно низкая. Холодом обдает.

Урод. Из-за меня ведь всё.

Почти два часа тупо сидел на полу около дивана. Слушал ее дыхание. В спящее лицо вглядывался. Лоб трогал.

Не понимал уже ни хрена. Горячая или холодная. Легче ей или хуже.

Знал одно — эта малышка мой личный кайф и крах одновременно. Я только с ней ощущаю и вину, и боль, и радость, и любовь. Да вообще она для меня сплошные чувства и эмоции. Только с ней я как трансформаторная будка. Вечно под высоким напряжением, а точнее нервяком.

— Бельчонок, самое время, чтобы уже проснуться. Не пугай меня, пожалуйста.

Малышка только повернулась, но глаз не открыла. Дыхание ровное. Лоб в мелкую испарину, но уже не такой горячий.

— Бельчонок, я больше не буду таким терпеливым к твоим закидонам. Не смей больше сильную из себя строить, улыбаться и меня отталкивать. Нужен я тебе не меньше, чем ты мне, — протираю ей лоб. — Я ж не каменный, чтобы на тебя такую смотреть. Просыпайся уже. Начни ругать меня.

Меня передергивает, когда еще через час она начитает вертеться на диване. Может снова поднимается температура. Трогаю лоб. Вроде нет. Теплая, но не горячая.

— Бельчонок! — зову ее, поглаживая щеку.

Бельчонок открывает глаза и даже присаживается. Помогаю ей. Смотрю осоловело. И она смотрит.

— Пить хочу, — произносит сухими губами и пытается встать.

— Сам принесу, — надавливаю на плечи, усаживая обратно.

Возвращаюсь со стаканом воды и протягиваю ей.

Пьет.

А мне дышать становится легче. Тиски разжимаются.

— Ты как?

И ее тихое, задумчивое:

— Не знаю.

Глаза в глаза. И столько всего внутри детонирует. Как же мне не хватало этого взгляда. Не хватало ее. Ее голоса, запаха вишни, глаз бездонных и счастья, которое я только рядом с ней ощущаю.

— Я спать хочу.

— Хорошо, — говорю спокойно. Но внутри такие яркие вспышки, что обжигает. — У тебя одежда влажная. Нужно переодеться.

А в ответ ее «хорошо» словно эхо.

— Я одежду принесу.

— Хорошо.