– В начале сентября я, как и три года назад, стала получать сигнал: «Danger». Он шёл отовсюду. Светящиеся вывески вспыхивали: «Danger». Автоответчик предупреждал: «Danger». Из телевизора неслось: «Danger». И каждую ночь я видела во сне Ермунганада. Думала, что схожу с ума. А день назад мне приснились вы с Алей. Вы держались за руки, а над вашими головами болталась, словно на сильном ветру, металлическая вывеска с очень острыми краями. На ней кроваво-красной краской было выведено: «Danger». Вдруг вывеска рухнула, разделяя ваши руки, вся краска с надписи выплеснулась на тебя, а облик Али потускнел и сделался почти невидимым. Я принялась вам названивать, но вы не отвечали. Моя тревога усилилась, и я взяла билет в надежде, что сумею вас найти. В самолёте я словно погрузилась в транс, моя рука фиксировала информацию. Это послание, адресованное тебе, Лёша. От кого – не знаю. Извини, другой бумаги под рукой не оказалось.
Лёшка развернул тёмно-бордовую салфетку, протянутую француженкой. Печатные буквы были плохо различимы на тёмном фоне, знаки препинания отсутствовали. Пришлось несколько раз перечитать каждую строчку, чтобы послание сложилось в целостный текст.
Впрочем, целостность не сделала смысл сообщения более понятным.
– Информация, полученная посредством открытого письма, обычно кажется полным бредом, – прокомментировал Йа выражение растерянности на Лёхином лице.
– Бредом не кажется, – пробормотал ответственный гений, – но я не понимаю…
– Да й-ка, – попросил Йа и, получив бордовую салфетку, погрузился в чтение.
Закончив разбирать каракули, вернул её Лёшке.
– Для открытого письма на редкость складно, словно дух Пушкина диктовал:
– Что ты сказал? – Чашка выпала из Лёшкиной ладони.
– Совсем сдурел, да?! – зашипел на брата Ю. – Парень и так весь извёлся, а ты ещё масло подливаешь в огонь!
Поняв, что ляпнул лишнее, Йа насупился:
– Извини, Лёх. Я имел в виду, что так же складно и туманно.
Но Лёшка, воспряв духом, воскликнул:
– Ты прав, Йа! Спасибо! Это же подсказка Хэммилу! Он наделён правом Первого! Я должен освободить его, и он найдёт ответ!
– Хэммил? – Мадам Добрэн с недоумением повернулась к Ю. – О ком это Лёша?
– О своём демоне, – шёпотом пояснил Ю.
Француженка невозмутимо кивнула, а Лена испуганно обвела компанию выпуклыми тёмно-карими глазами: уж не попала ли она в сумасшедший дом?!
– Йа, Ю, требуется ввести меня в глубокий гипнотический сон! Потом вы свободны, сидеть рядом не надо. Будить тоже. Я сам проснусь, когда управлюсь.
– А как же Соня? – вскричала Лена.
– Для начала нужно узнать, что с ней произошло. – Лёшка повернулся к девушке: – Этим займёшься ты. Я присоединюсь, как только закончу своё дело.
– Как я этим займусь? – чуть не заплакала толстушка.
– Ты должна будешь попасть в реальность Сони. Мадам Добрэн, объясните Лене, что такое живая память, а потом отправьте её в путешествие.
Погрузив Лёшку в гипнотический сон, Несруки оставили его в спальне, худо-бедно приведённой в порядок, и перешли на кухню.
– Сплошные загадки и ни одной мало-мальски разумной гипотезы, – пробормотал Йа, усаживаясь.
– У нас не было времени пораскинуть мозгами, – заметил Ю. – Зато теперь мы можем воспользоваться затишьем. Итак, с чего начнём?
– Что случилось с ребятами на этом чёртовом дне рождения, после которого все пропадают? Меня интересуют подробности!
– Внешние подробности опишет очевидец Лена, когда мадам Добрэн закончит её процесс. А не совсем внешние Лёха вкратце обрисовал. Если я правильно понял, к ним на праздник явился Ермунганд, и произошло столкновение демонических сил.
– Лёха бредил! Ты же знаешь его склонность к фантазиям! Прими во внимание, что накануне его пытались убить. Подобное событие надолго лишает душевного равновесия. Утром у него случился сильнейший припадок. Опять же Алька впала в летаргию. У парня психика ни к чёрту!
– Возможно, ты прав. И демоны – просто навязчивая идея, вызванная его расстроенными нервами. Но ты, братец, вроде собирался узнать, что за Гераклита из Эфеса упоминал наш юный эрудит?
– Греческий философ, жил примерно за пятьсот лет до нашей эры. Похоже, был мизантропом и презирал не только простых сограждан, но и мудрецов. Последние годы провёл как отшельник, питаясь подножным кормом. А перед смертью попросил извалять себя в навозе.